Элеонора заставила себя поднять голову, мимолетно удивившись тому, с каким почти болезненным усилием далось ей это просто движение. Терри смотрел на нее, в изумрудных глазах светились страх и растерянность. И тут она ощутила, как внутри вдруг словно развязался какой-то невидимый узел и по телу медленно разливалось ощущение тепла, силы и… невыразимого счастья. Ей стало трудно дышать, а на глаза навернулись слезы, но она не возражала. Ведь это были слезы радости и освобождения. Освобождения от страха, который так долго держал ее в своих цепких лапах. От ожидания, которое поселилось в ее душе в тот самый момент, когда за ним закрылась дверь. Того самого, ужасного, тревожно-тоскливого, рвущего сердце ожидания в неизвестности, убивающего своим ядовитым дыханием любую, даже самую маленькую и светлую радость. Ожидания, в котором бесследно растворяется все, подобно мелкому камешку, мгновенно исчезающему в мутной глубине бездонного омута. Ожидания, наполненного лишь бесконечными тревожными раздумьями и тишиной. Застывшей, напряженной, звенящей неслышным эхом смеха судьбы, полного безжалостной злой иронии и насмешливой издевки над ее верой. Верой в то, что с ее сыном не может случиться ничего плохого, что Господь почувствует ее страдания, услышит ее беззвучную отчаянную мольбу и… И не сможет отвернуться от нее. Он обязательно сжалится над ее мучениями и вернет ей сына. Но даже если Господь не услышит ее, что ж… Она готова была принести свои слезы, боль и страх, безжалостно терзавшие ее все эти месяцы, на алтарь жадной и жестокой Богини Смерти. Она выкупила бы жизнь своего сына у равнодушной, бесплотной серой тени, скрывающейся во мраке Вечности и холодно и расчетливо поджидающей очередную жертву. Она выкупила бы. Она бы заплатила. Она готова была платить. Столько, сколько потребуется. Безоговорочная, всепоглощающая и чуточку наивная вера матери, живущая в ней до самого последнего ее вздоха, живущая вопреки случайным слухам и прописным истинам, вопреки всему. Та самая вера, которая заставляет ее закрывать глаза на самые отвратительные поступки своего ребенка, отрицать очевидное и оправдывать его, с безумно-искренней надеждой в голосе утверждая, что происшедшее – не его вина, что он лишь жертва рокового стечения обстоятельств, что в душе он по-прежнему добр и светел. Та самая вера, которая умирает лишь вместе с ней.
- Терри, – в царящей в коридоре гробовой тишине ее едва слышный, надрывный шепот показался неожиданно громким. Элеонора содрогнулась всем телом и порывисто обняла сына, изо всех сил прижимая его к себе. – Терри… Сынок… Господи, ты жив! Вернулся! Вернулся!!! – задыхаясь от рвущейся наружу радости, сбивчиво лепетала она, не замечая слез, которые неудержимо ползли по щекам, оставляя серебристые соленые дорожки. – Слава тебе, Господи, вернулся! Наконец-то! Я знала… Знала… Я так ждала… Я знала!
- Разумеется, вернулся, – растерянно прошептал Терри, обнимая мать и успокаивающе гладя рассыпавшиеся по плечам роскошные золотые локоны. – А ты сомневалась? – в его голосе послышались нотки задиристой усмешки мальчишки-хулигана, которому только что удалось провернуть замечательную каверзу. – Я же обещал.
- Да, ты обещал, – подняв голову, Элеонора чуть отстранилась от сына и, еще раз окинув его сияющим взглядом, счастливо улыбнулась. – Ты сдержал слово, – с истинно материнской гордостью добавила она.
- Конечно, – Терри улыбнулся в ответ, в изумрудных глазах запрыгали лукавые искорки. – Я же твой сын! Со мной не могло ничего случиться, – он бросил быстрый взгляд себе за спину, но тут же снова повернулся к ней. – А сейчас позволь представить тебе своих друзей…
- Представить своих друзей? – ошеломленно пробормотала Элеонора, ее глаза расширились от удивления.
- Да.
Терри отступил в сторону, открывая ее взгляду замерших позади него двух молодых людей, которых она из-за царящего в коридоре полумрака и захлестнувших ее эмоций попросту не заметила. Они молча стояли чуть поодаль, невозмутимо наблюдая за развернувшейся у них на глазах сценой семейного воссоединения, но на их губах играли улыбки, а в глазах светились понимание и радость за друга. Элеонора ощутила неловкость. Желая загладить невольную оплошность, она сделала шаг им навстречу и улыбнулась приветливой и чуточку виноватой улыбкой.
- Простите мою грубость, – мягко произнесла она. – Я так обрадовалась, увидев сына, что забыла обо всем. Это непреднамеренно.
- Не стоит извиняться, мадам, – ответил один из мужчин, шагнув ей навстречу. – Мы понимаем.