7 пар, очаровавших мир

Сартр и Симона научили себя понимать друг друга, они взялись за игру, в которой разрешены все ходы. Их счастье жизни состояло исключительно в сходном миропонимании, хотя порой воля становилась на защиту разума и насильно сохраняла однажды утвержденные принципы. Лишь ноющая от боли душа, словно защемленная закрывающейся дверью, способна понять разницу между данными на словах клятвами и реальными ощущениями от увиденного вместо лица затылка партнера. Но два отверженных человека, определивших себе место в стороне от общества и как бы парящих над ним, научились преодолевать эту боль осознанно, убеждая себя в том, что эротика изначально отделена от любви. Счастьем для них стало самоубеждение в правильности своей новой формулировки взаимоотношений мужчины и женщины, убежденность, которую им же самим удалось вынести не без усилий, не без самогипноза. Конечно, тяжелее было Симоне, то и дело сталкивавшейся с фактором мужской полигамной чувственности, противопоставить которой иной раз было нечего, кроме своей воинственной неженской воли, кроме завоевательного интеллекта, возвращающего Сартра-мужчину к Сартру-философу, отвращающего от любвеобильных красоток, ибо философ в нем всякий раз занимал главенствующее место. Но погружение Сартра в телесные ощущения, как бы ни старалась Симона убедить себя в ничтожности физиологии в сравнении с духовным, всегда оставались занозами в ее собственной душе. Ведь она хорошо осознавала, что секс имеет свою философию и что ее счастье состоит в том, что женщины, дарящие ее другу чувственные наслаждения плоти, неспособны насытить его душу. Лишь она ведала этой обширной зоной личного, закрытым от всех тяжелым сейфом, лишь у нее был ключ от его беспредельного духовного мира, и она могла этим гордиться, несмотря на публичное признание второсортности женщины в обществе. Но и в ней самой философ, после долгих метаний и сомнений, все-таки победил, и это выразилось в отказе от «счастливого» брака с Нельсоном Алгреном. В решении Симоны проскальзывает мазохизм, аскетическое подавление желания в пользу принципов. Это была окончательная победа разума над чувственностью, воли над комфортным для женщины ощущением принадлежности кому-то. Желание захватить всю свободу мира оказалась сильнее приятных оков супружества. Пара, прошедшая через такое испытание, могла гордиться: колдовское зелье самовнушения одержало победу, новый эликсир счастья был найден! Но не оказалась ли эта победа искусственной иллюзией самомнения, сотканной из воздушной паутины? Этого не знает никто.