7 причин сожалеть

Сам же только наткнулся на ткань нижнего белья, едва задев и сдвинув её, убрал руку и потянулся за чем-то. Почти сразу на бедра легло одеяло, а губы вдруг коснулись моего вздернутого к нему носа.

Нет, Светочка, это не недотрога сейчас бунтует внутри тебя, а обычная разочарованная тетя, которую вдруг обвели вокруг пальца и не дали утонуть здесь. Ты ждала другого, ой, другого, черт возьми.

Едва слышно рассмеялся, щёлкнув пальцем по кончику носа, что только что целовал.

— Ты снова напридумывала, верно?

Как не съязвить? Фыркнула, юркнув куда-то в область его груди. Ладно, не будет ничего, ясно-понятно, тогда хоть погреюсь..

— Свет, я пытаюсь понять, почему мне хочется поговорить...

Он ещё может о чем-то думать? Ха-ха...

Его рука вдруг юркнула под одеяло и дотронулась до моего бедра, потащив его на себя... Нога уже закинута к нему на бедро похоже без права вернуться обратно.

— Так лучше.

Черт возьми... лучше не думать, к чему я там прижимаюсь, а то точно начну стонать и едва ли меня адекватно поймут. Нервно выдыхаю, пытаясь хоть как-то унять гул сердечного ритма.

— Знаешь, у нас не принято выносить сор из избы и делиться проблемами с кем бы то ни было...

Не понимаю, к чему он.

— Даже мои близкие крутили пальцем у виска и просили десять раз подумать, когда я решил подать заявление на лишение родительских...

Он точно поморщился на последнем слове.

— Но там же... Насилие?

— Все сложнее.

— Сложнее?

— Знаешь, сколько раз меня ставили перед мнением той или иной умной тети, что я на нее наговариваю? Она же "мать", хрупкая танцовщица, что просто недоследила, и вообще...

Артём вдруг ухмыльнулся, опять скользнув к спине.

— "Может, это Вы его избили, Артём Игнатьевич? А сейчас обвиняете в побоях Риту Николаевну, надеясь оставить сына себе.."

Поперхнулась, он продолжил.

— Никитке вправляли нос, после проводили коррекцию шрамика, сейчас он почти не заметен... Но если знать место, две точки вполне видны.

Попыталась поднять голову к нему.

— Я часто вспоминаю всё это, Свет. Как она позвонила, осознав, что кровь не останавливается, как я орал в трубку, мчась к ней в столицу, как меня убеждали, что ребенок просто споткнулся и неудачно задел угол мраморного стола, как он терял у них сознание, а они не хотели огласки и... Как после... Он впервые не дал к себе дотронуться... Даже мне.

Выдох.

— Потом я убеждал отдел по делам несовершеннолетних, комиссии, нанимал нейропсихологов, неврологов и гору не бюджетников, пытаясь доказать, что мой ребенок не притворяется, что он не был таким раньше, и, да, что он мне нужен. Но к чему я это...

Вдох и продолжение:

— Просто пойми, я не хочу потерять его вновь. Не хочу, чтобы он к кому-то привязывался и не хочу привязываться сам, Свет.

— А я...

— Не знаю, до сих пор не решил. Только...

Моё сердце уже ухнуло вниз, вдруг сжавшись нелепой болью. Почему я... Я же знала... Ничего серьезного. Знала и убеждала свою душеньку не рваться, не тлеть, знала же, что будет...

Убираю руку и почти отстраняюсь, но он резко прижимает обратно.

— Ты опять не слушала?

Поднимаю глаза...

— Котова, нет... серьёзно? Что последнее я сказал?

Хлюпаю носом.

— Что ты не решил.

Рашевский вдруг усмехнулся, и, выдохнув, прошептал.

— "Только, может быть, пора все это менять..."

— Что менять?

Чертыхнулся, заглянув в глаза.

— Свет, блин... обои здесь...

— Обои?

Зрачки точно расширились.

— Боже, дал же ты женщину!

----

*Строчка из песни гр. Сплин "Моё сердце..."

Серьезно, консервами!?

Сквозь тьму

Так странно началось утро. Легкий озноб пробежал по телу, заставляя поежиться и укутаться в чем-то огромном, а следом в остатки сна ворвался шепот:

— Пап, может Свету переложить?

Куда это меня переложить ещё? Что я вообще... Не дожидаясь ответа, а тем более каких-либо действий, открыла глаза, пробубнив еле внятно:

— Доброе утро.

Заметила Никиту на диване, что свесился с него, разглядывая меня. Кивнул, заулыбавшись. Где-то позади скрипнула половая доска, но оборачиваться даже не буду. Мне неловко!

Легкий скрип прошелестел возле моей головы, а потом и вовсе исчез из комнаты. Никита рванул следом, быстро соскочив на ноги. Интересно, что его отец придумал сегодня?

Но судя по звукам из кухни, пока что всё просто — завтрак. Пришлось встать, убрать за собой спальник, заправить диван ребенку, найти наконец высохнувшие штаны и юркнуть к ним. Удивительно, сколько сейчас времени? Сквозь ветки уже пробивается солнце, но дом за ночь успел еще больше пропитаться прохладной влагой. Подошла к печи, дотронувшись до известняка, что еще хранит ночное тепло, но так слабенько, что я даже поморщилась.

— Пап, но я не хочу тушенку! — Повторяет снова Никита, пуская меня на место возле окна.

Его отец же просто слишком красиво вскрывает банку, проткнув ту все тем же ножом. СТОП, "красиво"?

Хотя да, красиво. Одна рука фиксирует, крепко схватив. Вторая разрезает железку... А вены-то, вены...

— Свет, ты голодна? — Отвлекается на меня Никита, не заметив, как я дрогнула от его вопроса. — Скажи хоть ты папе, что эта тушенка еще вчера достала!