70 герц любви

Она поняла, что одиночество ее зависит от того, есть ли голос Демидова или нет. Нельзя же действительно жить мудростями Фимы Немуйчика, или ее редакционных девушек, для которых итальянская помада и французские высокие сапоги являются достижением человеческого прогресса.

Правда, Фима бывает забавным. У него на любой случай свои комментарии. Когда Катя ему что-то советовала, он отвечал: «Не учите меня жить, помогите материально».

А если дело касалось серьезного скандала, учил «притвориться шлангом». Еще у него было выражение «бобик сдох», если он хотел уйти от разговора.

У Кати недавно на оперативке этот «бобик» выскочил, как черт из табакерки, когда она заканчивала свое выступление. Вместо своего обычного «у меня все», ляпнула – «бобик сдох».

Фима встал и серьезно потребовал заплатить штраф за использование без разрешения автора его высокохудожественного произведения.

Иногда Катя завидовала Немуйчику, как легко ему живется. Свой паровоз он точно в тупик не загонит, у него всегда есть объездная дорога. Так, наверное, и надо.

С нее словно оковы сняли. Даже дышать стало свободней. Как хорошо, что есть такой человек – Георгий Демидов, который вторгся в ее мир со своими вибрациями, заставил ее многое начать переосмысливать, мало того – действовать, чего раньше за ней не наблюдалось.

Вот так плывешь по течению, все спокойно вокруг, дали просматриваются на многие километры. И вдруг из какого-то заливчика выплывает лодка, а в ней твоя новая жизнь.

Непростая судьба в лодке привезла ей Демидова. Его образ маячил, начиная с семи утра, когда она сидела голая на постели и осматривала свою фигуру, а затем осторожно трогала свое тело, гладила ноги, живот, груди, начинала делать медленную зарядку растирания клеток, дабы они быстрее проснулись.

А теперь она сидела голая и думала о вибрациях, на какой частоте находится сейчас ее пульс. А за ее действиями наблюдал, сидя на диване в сиреневом халате Демидов, голосом прибора сообщал данные измерений.

Это было так смешно и даже немного сексуально, что новая привычка быстро отогнала старую. Но Демидов иногда появлялся и ночью. Он много говорил неизвестно чего, обласкивал ее тело взглядом и приглашал идти. И они шли – по луговым травам, плесам.

Вот только не помнила Катя, голая ли она была. Но поскольку она не смущалась, а Демидов никак не реагировал, то, скорее всего…

Да какая в конце концов разница. Все равно она уже его хотела. С ней еще не случалось, чтобы так явственно хотела мужика. Даже томление внизу живота напрягалось. И она радовалась этому.

Демидов и пришел для того, чтобы насытить ее новыми вибрациями. Эти вибрации приносили облегчение.

Где-то Катя прочитала, что с определенного момента жизнь человека поворачивает или на просветление или на потемнение.

Похоже, ее жизнь повернула на просветление.

Пять минут назад она еще была в сумрачном и раздвоенном положении, а вот сейчас…

* * *

– Как приятно видеть на твоем лице солнышко, – сказал, входя, Немуйчик.

В руках у него был большой желтый пакет.

Катя показала глазами на кресло, долго смотрела на Фиму.

– Ты чего? – заворочался Немуйчик, – что-то у меня не в порядке?

– Вот я и думаю, что же у тебя не в порядке. Вот скажи, зачем ты такой?

– Ого! Да мы сегодня философы. Не влюбилась ли ты часом, Катька.

Фима чутко ловил моменты, когда можно с начальством поговорить на «близком» языке. Тогда он распускался цветком колючки, веселился от души.

– Ты снова порнуху принес?

– Отличную порнуху, комар носа не подточит.

И Фима вынул из пакета с десяток фотографий. Умел Фима снимать, ничего не скажешь. Особенно женские тела.

Они у него были более голыми, чем на самом деле, но никаких признаков пола, разве что едва очерченные груди.

Как Катя не искала «порнуху», не нашла. Но когда журнал выходил с фотографиями Фимы, все видели – перед ними совершенно оголенная натура.

Вот и сейчас перед Катей стояли, лежали девушки, девочки, солидные сорокалетние дамы, привлекающие к себе внимание красотой тела, поз с определенным смыслом.

– Красиво, но после выхода номера мне обязательно позвонит Леночка из комитета и скажет, что ее шефу очень не понравилось и что на ближайшей коллегии будет рассматриваться вопрос порнографии в наших СМИ, и ваш журнал будет среди обсуждаемых.

Фима поднялся со своего места, как вертолет с площадки.

– Блеск! Это же в чистом виде реклама. Десять процентов прибыли от продажи мне.

– Дурачок, нас могут просто закрыть, ты своими снимками развращаешь молодежь.

– Чего? – вылупился Фима на Катю. – Молодежь? Да она сама нас развратит. Я бываю у них на тусовках, у меня есть такие кадрики, что даже себе боюсь показывать. А как смотреть на всех этих Аполлонов с мальчишескими членами? Правда, в музеях…

Фима посмотрел оценивающе на Катю.

– А тебе, пожалуй, покажу, хочешь?

– Фима, не нависай.

Катя почувствовала, что переходит на сленг своего фотографа, все-таки молодость еще не совсем отпустила.

– Это прекрасные фотографии, часть из них я послал на международную выставку в Прагу, вот почитай ответ.

Фима торжественно вынул вчетверо сложенный лист.

– Но тут по-чешски написано.