Читаем 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.) полностью

По счастливому совпадению, в день моего рождения — 11 сентября 1957 года — министром обороны был подписан приказ о выпуске из училища очередной группы лётчиков-истребителей и о присвоении им первого офицерского звания. Мы стали лейтенантами Советской Армии! В новеньких, с иголочки тужурках и фуражках с крылатыми эмблемами мы восторженно разглядывали друг друга. Каждый из нас был на седьмом небе. Я окончил училище по первому разряду, и с этим меня тепло поздравили инструкторы, которым все мы были многим обязаны, — Лев Борисович Максимов, Валерий Иванович Гуменников и Станислав Иванович Коротков. Гуменников, до хруста пожав мне руку, сказал:

— Не забудете, с чего надо начинать?

— С себя, Валерий Иванович, — ответил я, впервые назвав его по имени и отчеству.

А Коротков, стоящий рядом, добавил:

— И верить!

— Понимаю, Станислав Иванович, — сказал я.

…Впереди ждала служба в боевом полку. Как-то она пойдёт?

Родной полк

— Нет, хлопцы, что ни говорите, а нам здорово повезло, — блеснув белозубой улыбкой, сказал Николай Юренков. — Это же понять надо; будем летать на «МИГах» вблизи от Ленинграда.

— И Адмиралтейская игла станет ориентиром номер один, — перебил его Миша Севастьянов. — А к Медному Всаднику будем в гости ходить. Герман, как там сказал о Питере твой любимый поэт?

— А ты, Миша, забыл разве? Это каждый девятиклассник помнит, а ты уже лейтенант, — полушутя ответил я и прочитал:

«Красуйся, град Петров, и стой, Неколебимо, как Россия…»

В этот вечер мы размечтались. Впрочем, и было отчего: командование решило вопрос о нашем назначении после окончания лётного училища. Выпускники разъезжались по разным гарнизонам. Довольно значительная группа, в том числе и я, получила назначение в часть, находящуюся под Ленинградом.

Где служить? Для каждого военного человека этот вопрос далеко не безразличен, а тем более для нас, молодых лётчиков, только что ставших офицерами. Ведь у нас позади четыре года учёбы в гарнизонах, которые многозначительно называют отдалёнными. Трудности жизни в неблагоустроенных местах нас не страшили, мы были готовы к ним и поехали бы в любой уголок нашей страны, куда бы нас ни послали. Шёл памятный 1957 год, когда сотни тысяч таких же молодых, как и мы, юношей и девушек по комсомольским путёвкам ехали на новостройки Сибири и Урала, в целинные совхозы. Партия звала молодёжь обживать тайгу и дикую степь, и комсомольцы смело устремлялись навстречу трудностям, утверждали жизнь в безлюдных доселе краях.

Готовы и мы были поехать на любые земли, туда, где нужен стремительный посвист воздушного стража — самолёта-истребителя, где нужен ратный труд лётчика. Мы — солдаты, и на любой приказ у нас только один ответ: «Есть!» Не обижая товарищей, несущих службу в глухих и далёких гарнизонах, мне всё же хочется сказать, что нам тогда повезло. Летать в балтийском небе, недалеко от колыбели революции, около города, носящего имя великого Ленина, бывать в этом городе, видеть то, что знакомо лишь по рассказам, фильмам и книгам, — это в самом деле большая честь. Мы чувствовали себя в те дни именинниками, и улыбки не сходили с наших лиц. И хочется быть серьёзным, а встретишься взглядом с другом, прочтёшь в его глазах то же, что и сам думаешь, и поплыла улыбка по всему лицу.

Во время отпуска, который я получил после окончания училища, мы часто говорили с отцом о предстоящей жизни на новом месте. Отец рассказывал о достопримечательностях Ленинграда, словно прожил там всю жизнь.

— Тебе, Герман, — говорил он, — надо помнить, что Ленинград — это огромный родник, нет, не родник, а целый океан познаний, образования, воспитания. Служи честно. Всё отдавай прежде всего делу. А свободное время попусту не растрачивай. По возможности чаще бывай в городе.

Октябрь почти везде одинаков: льют дожди, ветер метёт по улицам вороха жёлтых листьев, на небе клубятся свинцовые тучи. Октябрь, проведённый после учёбы в родном селе Полковниково, был таким же. И вдруг небо посветлело, ярче обозначился горизонт, радостнее стало на сердце. Эту радость принесло радио: 4 октября мощная многоступенчатая ракета, преодолев тяготение Земли, вывела на орбиту контейнер с научной аппаратурой, ставший первым искусственным спутником Земли.

— Спутник!

Не было дома в нашем селе, в котором не велись бы оживлённые и радостные разговоры на эту тему.

С чувством гордости за нашу Родину, проложившую дорогу в космос, и прибыл я после отпуска в часть, где мне предстояло начинать службу лётчика-испытателя.

Если судить по погоде, то новое место службы встретило нас неприветливо. Лил дождь, ненастный, тягучий, нудный. Из Ленинграда мы выехали в дождь, в гарнизон приехали тоже в дождь.

— Не будем унывать, хлопцы, — сказал Коля Юренков, потянувшись к аккордеону. И вот уже мы дружно запели любимую песню.

На ночь нас определили в «холостяцкое» общежитие. Утром опять лил дождь. Мы прошли к помещению штаба и доложили старшему начальнику о прибытии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное