Читаем 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.) полностью

Арутюнов лукаво смотрит в сторону, бубнит о своей чрезмерной занятости. Задаю несколько вопросов по пройденным темам — знания слабые. Да и откуда им быть, когда в журнале посещаемости против его фамилии стоят прочерки.

— Договоримся так, товарищ Арутюнов, — говорю ему в заключение, — я попрошу вашего начальника не назначать вас на работу, даже на очень срочную, в часы политзанятий. А вы к следующему разу прочитайте и постарайтесь законспектировать вот эту главу учебника.

Кажется просто: доложил командиру, тот приказал — и всё в порядке: систематически пропускавший занятия солдат сидит за столом, уткнувшись в книгу, делает вид, что читает заданное. А как же сделать так, чтобы этот солдат пошёл на политзанятия с желанием, по велению сердца, чтобы он сам расчищал препятствия, мешающие вовремя явиться в класс? Тут многое зависит от пропагандиста; сумеет он увлечь человека — будет толк.

— Опять слабо подготовились, товарищ Арутюнов, — говорю ему после занятия.

— Некогда было, товарищ лейтенант, — не моргнув глазом отвечает он.

— Время-то было. И в кино вчера ходили, и костяшками домино стучали. Так ведь?

Арутюнов молчал.

— Очевидно, нет у вас желания заниматься. Совсем отстали от товарищей. Придётся создать группу отстающих и перевести вас туда.

— Меня? В «слабаки»? — задохнулся Арутюнов.

Обрываю разговор и ухожу. На следующем занятии делаю вид, что вовсе не интересуюсь Арутюновым. Спрашиваю других, рассказываю тоже как бы только для других. Не выдержал Арутюнов, подошёл ко мне после занятий:

— Товарищ лейтенант, почему меня не спросили?

— Слабо готовитесь, и времени у вас нет и желания…

— Неправильно это! — обиженно сказал он.

Задел за живое, уязвил самолюбие Арутюнова этот разговор. А дело от этого выиграло: он стал охотнее приходить на занятия, приглядываться к товарищам, больше читать, думать над прочитанным.

В числе «малоактивных» слушателей в группе считался солдат Розенберг, родом из Прибалтики. Русским языком владел он слабо. Подойдёшь к нему во время рассказа, а у него раскрыта какая-нибудь книга или лежит начатое письмо. С ним также пришлось «повозиться», чтобы привить вкус к учёбе. Бывало и так. Вдруг на занятиях потехи ради выкинет какой-нибудь «номерок» солдат Константинов — разбитной, бесшабашный парень, успевший уже познакомиться с гауптвахтой, свыкшийся с кличкой «отпетого». Тут уж приходилось прибегать к власти, использовать свои права старшего.

Отрадно, что усилия лучших моих слушателей не пропали даром. Группа дважды на инспекторских проверках удостаивалась отличной оценки. Впрочем, не столько уж дело в оценках, сколько в том, что люди заметно выросли, твёрже стала дисциплина, ревностнее несли они службу. А это — главное.

В полку жизнь била ключом. После полётов и занятий мы сходились в клубе, где проводили репетиции предстоящего концерта самодеятельности, занимались в спортзале, смотрели новые кинофильмы.


Друзья-однополчане. Второй справа — лейтенант Герман Титов.


Однажды в клубе я познакомился с девушкой. Её звали Тамарой. Сюда, к нам в Ленинградский военный округ, она приехала с Украины, из Донбасса и работала на нашем аэродроме. У нас с ней нашлось много общего, интересующего обоих. Тамара оказалась интересной собеседницей, она близко принимала к сердцу наши лётные успехи и промахи. Вскоре мы стали с ней ездить в выходные дни в Ленинград, любоваться красотой белых ночей, бродить по аллеям Петродворца, восхищаясь прелестью фонтанов.

И не так уж много времени прошло со дня нашего знакомства, как я написал отцу на Алтай о том, что собираюсь покончить со своим холостяцким образом жизни. Отец не замедлил с ответом. Он писал, как всегда, кратко, но поучительно: «Смотри, сын, если любишь по-настоящему, как я твою мать, то не упускай своего счастья. Но помни: жизнь прожить — не поле перейти. Если возьмётесь за руки, то не упускайте друг друга никогда, ни при каких трудностях. Ты постарше — на тебе особая ответственность, как на мужчине. Береги её, жалей, но не балуй. Сам тоже смотри за собой построже: с тебя, как с семьянина, будет больший спрос. Передавай ей привет от нас. Хотелось бы её увидеть, но, видимо, не удастся до вашего приезда. Целуем. Отец. Мать».

Шумной свадьбы не было. Просто друзья и подруги Тамары посидели за праздничным столом. Нас поздравили командир полка, его заместитель и, конечно же, Степан Илларионович Шулятников. Командир эскадрильи от всего сердца приветствовал мой выбор и пожелал по профессиональной привычке хорошей «слётанности» в семейной жизни.


Герман Титов со своей женой Тамарой Васильевной.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное