7000 дней в ГУЛАГе

Изголодавшиеся люди кружили вокруг кухни, выжидая благоприятный момент, чтобы подойти ко мне. Я не мог даже отойти в туалет, меня и там останавливали и требовали еду. Те, которым я давал, были мне благодарны. Те, которым я не мог дать, ругали меня.

В карцере

Прошло три недели. Однажды вечером, придя в барак и забравшись на нары, я увидел надзирателя, который приказал мне следовать за ним. Я поднялся с неохотой, поскольку устал от напряженной работы. Покинув барак, я стал думать, зачем меня зовут. Возможно, начальнику нужны какие-нибудь объяснения или кто-то донес на меня.

Надзиратель ключом открыл дверь в заборе, опоясывавшем карцер. Я остановился.

– Иди, иди! – сказал он.

Я пошел за ним во двор, затем в карцер. Крутые ступеньки вели в плохо освещенное помещение. Надзиратель вытащил из кармана лист бумаги и протянул мне его.

«Администрации лагеря стало известно, – читал я, – что заключенный Штайнер, работающий поваром, кормил банду иностранцев. За подобное нарушение лагерного режима Штайнер наказывается пятью днями карцера.

Начальник лаготделения 030 старший лейтенант Ковалев».

Надзиратель открыл одну из четырех камер. Внутри были нары, на которых сидели два человека. В темноте я не мог их разглядеть, лишь перебросившись с ними несколькими словами, я установил, что один был корейцем, а второй русским.

Я очень устал. Лег на жесткие нары и быстро заснул. Около полуночи проснулся, почувствовав, что все мое тело закоченело от холода. Прохаживаясь туда-сюда по узкому проходу, я пытался немного согреться, но из-за сильного мороза это было невозможно. И те двое тоже не могли спать. Так мы по очереди и ходили по камере.

Когда рассвело, в нашу дыру сквозь маленькое зарешеченное окошко ворвалось немного света. 300 г хлеба и кружка кипятку, обычный карцерный паек – вот и вся еда на целый день. В первой половине дня на работу нас не водили. Нарядчик пришел только в два часа и повел нас к казарме, где мы копали глубокие ямы для установки столбов электрического освещения. В восемь часов вечера мы вернулись в свою дыру. И вдруг послышался тихий стук в окно. Кореец поднялся с нар, подошел к окну, схватился за решетку и прижался к отверстию.

– Здесь сидит Карл Штайнер? – раздался голос.

Я стащил корейца за ноги, а сам поднялся.

– Карл, это ты?

Я узнал голос Ханса Балтеса.

– Как бы мне передать тебе хлеб? – спросил он очень тихо, но кореец все услышал и крикнул:

– Разбей стекло.

Послышался звон разбитого стекла, и в камеру ворвался поток холодного воздуха. С трудом нам удалось сквозь маленькое отверстие протолкнуть несколько кусочков хлеба. Пока я разговаривал с Хансом, кореец успел один кусочек съесть. Разделив хлеб, я протянул русскому несколько больший кусок. Кореец начал возмущаться, но русский напомнил ему, что он уже один кусочек съел.

Я был очень благодарен Хансу, который в первый же день решился проделать такой опасный путь, преодолев несколько рядов колючей проволоки. Корейцу очень захотелось узнать имя человека, принесшего хлеб. Я сказал ему, что в темноте не смог распознать, кто это был. На это кореец ответил:

– Я знаю, кто это был. Это тот самый немецкий врач, твой приятель.

– Ты хлеб сожрал? Что тебе еще нужно? – вместо меня ответил ему русский.

На следующий день Ханс пришел снова. Я опять поднялся к окну и вытащил тряпку, которой мы заделали дыру. Ханс принес несколько кусочков хлеба и кусок сахара. Мы разделили это на три равные части. Я удивлялся, откуда у него столько хлеба, ведь ему самому всегда не хватало.

На следующий день, идя на работу, я заметил, что кореец остановился, чтобы поговорить с нарядчиком. Я тут же понял, что он доносит на меня и на Ханса.

– Кореец настучал на тебя за хлеб, – сказал русский.

– Но он же получил свою долю.

– Да, но в этих людях никогда нельзя быть уверенным.

– Было бы понятно, если бы я съел все сам.

– У некоторых людей предательство в крови, – ответил русский.

Когда мы после работы вернулись в камеру, нарядчик посмотрел на окно и спросил, кто разбил стекло.

– Окно уже было разбито, когда мы пришли. Мы его только заткнули тряпками, – произнес русский.

Нарядчик молча вышел из камеры.

Я был счастлив, что все так благополучно закончилось.

На четвертый день, это была суббота, надзиратель вывел меня из карцера и сказал, что меня требует к себе офицер МГБ. Это меня очень удивило, так как казалось невероятным, чтобы за работу на кухне меня повели на допрос к офицеру МГБ. Но там я хоть немного согреюсь, в этот момент для меня это было самым важным.

Надзиратель ввел меня в комнату, находившуюся рядом с кабинетом начальника лагеря. За письменным столом сидел офицер МГБ в форме, отличавшейся от формы сотрудников бывшего НКВД лишь огненно-красными погонами. В НКВД они были синими.

Когда я появился в кабинете, офицер улыбнулся, словно увидел старого знакомого. Не зная, как на это реагировать, я смотрел на него равнодушно.

– Как вы себя чувствуете?

Вопрос был не нов. Если офицер МГБ или МВД хочет выразить симпатию кому-нибудь, подобный вопрос как раз и был выражением этого.

– Не особенно хорошо.