8 - 9 - 8

Багги Вессельтофт принимается хохотать как ненормальный, он наваливается на Габриеля всей тяжестью тела, от него пахнет гамбургерами, сырым песком, женскими духами, спермой, дешевым пойлом — и сигарами.

«Dalias», а в просторечии «8-9-8».

Смех прекращается так же внезапно, как и начался.

— Я думал, хуже меня человека нет, — хрипло дыша, произносит Багги. — Но я ошибся. Ты еще хуже меня, Габриель Бастидас де Фабер.

— Так ты поможешь мне?

— Помогу. — Багги наконец оставляет Габриеля в покое и на коленях ползет к своей замызганной, набитой какой-то дрянью сумке. — Конечно, помогу. Как не помочь. Я всегда всем помогаю, всегда оказываюсь рядом в нужное время, всегда плачу за чужой кофе в кофейне, всегда имею наготове чистый носовой платок. Он и сейчас при мне. Хочешь, покажу?

— Не надо. Я верю, верю…

— Еще бы тебе не верить, Багги верят все. Все испытывают симпатию к отставному циркачу, не очень счастливому, но не потерявшему интерес к людям. К тому же он может поддержать разговор на любые темы… И так уж выходит, что темы эти в основном касаются любви. Глобализм, борьба с бедностью, не слишком затейливая басня о кувшине с диковинным ароматическим маслом, две капли которого способны пробудить желание… Еще одна басня о судьбоносных знакомствах в Интернете… Вздохи о большой семье, вздохи о туманностях, не помню уж, какими они бывают… Так вот — все это лишь прелюдия к разговору о любви. Ох уж эта мне любовь! — дядюшка Багги всегда готов посочувствовать влюбленным женщинам, готов их поддержать и заставить улыбнуться, готов вселить уверенность в том, что все будет хорошо. Готов предложить чистый носовой платок для таких же чистых слез… Больше того, дядюшка Багги готов проводить любую красотку… Ты ведь не будешь отрицать, что все, без исключения, женщины — красотки?

— Нет.

— Так вот, Багги готов проводить любую красотку до автобусной остановки или до остановки такси. До вокзала. До станции метро. Или до изгороди с жимолостью в сельской местности… Да что там говорить, безобидный дядюшка почтет за честь подбросить их на своей колымаге куда угодно, ведь времена нынче неспокойные, кругом полно больных ублюдков с самыми грязными намерениями…

— На своей колымаге?

— Ну да. Она такая старая и такая замызганная, что никто не признает в ней представителя семейства Бугатти. Много лет назад я выиграл ее в карты в Монако, у одного самоуверенного юнца, нашего с тобой соотечественника. Ему, конечно, страшно не хотелось расставаться с машиной, пришлось даже слегка надавить на него, — ведь игра есть игра, тут уж ничего не поделаешь…

Содержимое сумки летит на пол: осколки какой-то керамики, старые открытки, письма (они поновее и подписаны до боли знакомым Габриелю почерком), сережки, дешевые браслеты, пухлая тетрадь, похожая на конспект, огрызки карандашей — почему-то красных; огрызки сигар (на бумажном кольце одной из них прочитывается «Bolivar»), горсть перламутровых пуговиц, смешная маленькая кукла в брючном костюмчике, женские трусики, отломанный острый каблук; узкая полоска моментального фото, на нем сфотографированы Габриель и какая-то совершенно неизвестная ему смуглая девушка с ярко выраженной восточной внешностью, то ли арабка, то ли марокканка. Еще одна фотография, на этот раз с хорошо известной Габриелю девушкой — коротко стриженой и темноволосой. Ульрика, его Ульрика! — вот и надпись на обороте подтверждает «Ульрика Майнхоф», и зачем только Птицелову весь этот хлам?

Чтобы прятать в нем то, что по настоящему ценно: дневники.

Их около десятка, а значит, можно не волноваться о «долгосрочном сотрудничестве» и о феерической судьбе «нового короля триллеров». Лет на пять этого хватит, а потом…

— Здесь есть совсем старые истории, — поясняет Птицелов. — О молодой террористке. О девице из Касабланки, которая хотела иметь большую семью. О следователе, которая не носила туфель на высоком каблуке, но при этом любила совать свой нос куда не надо… А есть кое-что поновее. Сентиментальная сага о женщине-радиоастрономе. Детектив о детективе, свихнувшемся на поисках своей сестры. Роман-декаданс о девчушке, которая имела обыкновение шастать в виртуальном пространстве и цеплять там парней, а это, как ты сам понимаешь, добром не заканчивается… Ну и еще кое-что м-м-м… нескучное. Держи.

Габриель тянет руки к дневникам.

— Э-э! Кроме этой, малыш, кроме этой! — Багги оставляет один дневник себе. — Это история еще не дописана. Мелодрама о жизни двух сестер-иностранок, до смерти любивших одного человека и расчленивших другого. Одна пережила это спокойно, а другая повредилась умом… Как тебе сюжет?

— Нет слов, Багги, нет слов!

Боясь, что Багги передумает, Габриель сгребает дневники в охапку и прижимает к груди.

— Я очень признателен тебе, Багги Вессельтофт. Ты даже не представляешь, как это важно для меня.

— Пустое, Габриель.

— И я не хотел бы, чтоб мы потерялись в этой жизни…

— Теперь не потеряемся.

— Сегодня мне надо кровь из носу успеть на мадридский поезд…

— Успеем. Моя колымага к твоим услугам. Так и быть, подброшу тебя до вокзала…