8–9–8

Он то и дело забывает о Птицелове в силу обычных сезонных колебаний. Но самое время вспомнить — не о его дневнике от первого лица, где сумеречное, психопатическое, инфернальное «я» купается в холодеющей крови жертв, пофыркивая от наслаждения и мечтая — о надувном матрасе, водных лыжах, доске для виндсерфинга, венчающейся веселеньким парусом цветов флага Доминиканской Республики: все эти немудреные приспособления сделали бы его отдых на водах еще более приятным. Не о дневнике Птицелова —

о нем самом.

Таким, каким он отпечатался в памяти Габриеля, в первую, но больше — во вторую встречу. Птицелов целенаправленно шел к Санта-Муэрте, отирался у дома,хотя так и не переступил его порог в самый последний момент.

Слухи оказались недостаточно убедительными — вот он и не поверил во всевластие Санта-Муэрте. Запах, исходящий от птиц и змей, трудноуловим, от тапиров тащит дерьмом, от вомбатов — мочой, ящерицы-гологлазы не пахнут ничем.

А перед запахом альпийского луга и луковых перьев ни кому не устоять, они — самые настоящие афродизиаки, хищные ноздри Птицелова учуют их, где бы он ни находился.

Что произойдет тогда?..

— Эй!.. — окрик Снежной Мики возвращает Габриеля к действительности.

Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как оторвался от русской и, миновав перекресток, прошел лишние пятьдесят метров.

А Мика остановилась как раз на перекрестке и смотрит ему вслед. Толпа, преследовавшая их, исчезла сама собой, если не считать двух туристов-азиатов: один щелкает Мику на фотоаппарат, другой приставил к лицу глазок видеокамеры.

— Разве вы направляетесь не к себе в магазин? — говорит Мика, когда Габриель подходит к ней. — Я думала, нам по пути.

— Я направляюсь к себе в магазин.

— Тогда нам направо.

Габриель послушно поворачивает направо, несколько минут они идут молча, сопровождаемые легким шорохом велосипедных шин, и Мика то и дело бросает на него короткие взгляды.

— Что-то не так? — спрашивает Габриель.

— Стойте, — командует Мика.

— Стою.

— Держите руль.

Пока он придерживает велосипед, Мика достает из сумочки, висящей на плече, носовой платок и аккуратно промакивает им лицо Габриеля.

— У вас все лицо мокрое. Пот так и капает.

— Очень жарко, — оправдывается Габриель.

На улице не жарче, чем обычно, температура вполне комфортная.

— Видите, все они уже ушли. Не стоило переживать.

— Я не переживал. Но двое остались. — Габриель имеет в виду неугомонных азиатов.

— Эти тоже уйдут. Закончат снимать и уйдут.

— Если хотите, я скажу им, чтобы они стерли снимки.

Габриель много на себя берет, вступать в какие-либо переговоры с азиатами — напрасный труд, с тем же успехом можно разговаривать со станком для бритья. С той лишь разницей, что станок для бритья не улыбается, а с азиатских лиц не сходит улыбка. Никогда не поймешь, что им действительно нужно и что у них на уме — Габриель имел возможность убедиться в этом, когда в «Фидель и Че» завалился летучий отряд хунвейбинов. Хунвейбины пребывали в поиске схемы метрополитена. Габриель понял это слишком поздно, приблизительно через час утомительных переговоров с потрясанием томами Конфуция, Лао-цзы и Лао Шэ, а также сборниками средневековых китайских новелл «Проделки дракона» и «Разоблачение божества».

Может быть, стоило предложить им Оно-но Комати или Сей-Сенагон? — но это еще дальше от схемы метрополитена, чем Конфуций.

— …Что предосудительного в том, что люди снимают жанровые картинки на фотоаппарат?

— Жанровые картинки? — недоумевает Габриель.

— Мужчина, женщина и велосипед — разве это не жанровая картинка?

Ну да, как же он раньше не сообразил! Такими бытовыми зарисовками из разных концов света полны фотоальбомы, выставленные в «Фиделе и Че»:

• австралийские аборигены в объятьях кенгуру

• три буддистских монаха под зонтиком на фоне океана

• глобальная постирушка в водах Ганга

• фестиваль брадобреев в афганской глуши

• стрижка овец в новозеландской глуши

• изнанка представления индонезийского театра теней

• ловля рыбы по-папуасски.

«Мужчина, женщина и велосипед» удачно вписываются в этот этно-реестр — старый Город на юго-западе Европы, узкая улочка, у мужчины темные волосы, у женщины — светлые, рама велосипеда слегка тронута ржавчиной, а в корзину свалена свежайшая зелень.

Или на фотографии проявится что-то еще, до сих пор ускользавшее от взгляда Габриеля? Что-то, что объяснит, почему за Снежной Микой увязалась целая толпа.

Азиаты никак не хотят отстать.

Они провожают Габриеля и Мику до самых дверей ресторанчика «Троицкий мост», смысл названия открылся несколько минут назад: мост — это мост, puente.А Троицкий мост — еще и puente myvil, [41]он соединяет остров и материк — две из множества частей города Санкт-Петербурга, откуда приехала Мика.

Габриель наслышан о Санкт-Петербурге.