#8-Дань Псам

Их провели на широкую площадь с каменным колодцем в середине. На выщербленных известняковых плитах и скамьях лежали груды сорванных пурпурных растений - кочаны размером с череп свисали, напоминая ряды детских голов с деформированными от солнца лицами. Около колодца старухи поднимали воду и передавали ведра по цепочке, тянувшейся между скамей к низкому, неуклюжему храму. Пустые ведра возвращались обратно.

Человек в рясе указал на храм - похоже, единственное каменное здание городка. - Раньше освящен во имя Панниона. Никогда больше! Теперь Умирающий Бог. Да, его тело лежит в Бастионе. Я видел его. Глядел в глаза. Вы вкусите слезы Умирающего Бога, друзья? Так нужно!

- Что за ужасный кошмар воцарился здесь? - прошептал Скиньтик.

Нимандер покачал головой.

- Скажи, мы похожи на торговцев?

- Откуда мне знать?

- Черный Коралл… Сын Тьмы… Наши сородичи стали торговцами?!

- Да, но вот чем они торгуют?

Человек в рясе - какой-то местный жрец - вел их в гостиницу, что была слева от храма. Она казалась полуразрушенной. - Мало кто из торговцев забирается так далеко на восток. Но крыша цела. Я пошлю за горничными и поваром. Тут и таверна есть. Открывается в полночь.

Пол нижнего этажа гостиницы был засыпан пылью; рассохшиеся, покрытые пятнами мышиного помета доски скрипели. Жрец встал у двери, сложив руки и покачивая головой. Улыбка не сходила с его лица.

Скол обратился к нему, сказав: - Сойдет. Служанок не нужно. А вот повара зовите.

- Да, повара. Приходите в таверну в полночь!

- Хорошо.

Едва жрец ушел, Ненанда принялся расхаживать взад - вперед, пиная мусор. - Мне все это не нравится, Глашатай. В городе слишком мало людей. Неужели вы сами не видите?

- Достаточно, - пробормотал Скиньтик, положив свой мешок на грязный стол, - для выращивания и сбора урожая.

- Сэманкелик, - сказал Нимандер. - Это имя умирающего бога?

-Хотелось бы его увидеть, - заявил Скол. Крутя цепочку, он глядел в мутное окно со свинцовым переплетом. - Этого умирающего бога.

- Место, что они назвали Бастионом, лежит по пути к Черному Кораллу?

Скол с явным, жгучим презрением глянул на Нимандера. - Я сказал, что хочу увидеть умирающего бога. Этого достаточно.

- Я думал… - начал было Ненанда, но Скол резко обернулся к нему: - Твоя ошибка, воин. Думаешь. Времени хватит. Хватит.

Нимандер покосился на Скиньтика; кузен пожал плечами, прищурился и вдруг улыбнулся.

- Твой бог, Нимандер?

- Да.

- Значит, он умрет еще не скоро.

- Да, точно.

- О чем это вы? - спросил Скол и тут же отвернулся к окну, словно не желал узнать ответ. - Умирающему богу нужно наконец умереть.

- Из соображений милосердия, о Великий? - спросил Скиньтик.

- Не того, о котором ты подумал.

- Хорошо, потому что я не верю в благодарность.

Нимандер следил за Десрой, скользнувшей к Сколу. Они стояли и выглядывали из окна, как муж и жена, как союзники в борьбе против всего мира. Ее левая рука почти касалась его локтя - почти, потому что крутящиеся кольца создавали металлический барьер.

- Сегодня ночью, - громко произнес Скол, - никто не пьет.

Нимандер вспомнил о запачканных черным ртах, о безумных глазах - и содрогнулся.

***

Туман плыл по похожему на парк лесу к северу от Великого Кургана, сливаясь с дымом костров паломников, которые подобно бивуаку армии окружили огромный овальный могильник. Заря уже окрасила небо, пытаясь разогнать неестественную тьму юга - но эту битву солнце проиграет.

Дорога от городских ворот вилась между малых курганов, в которые после завоевания положили сотни трупов. Серые Мечи, малазане, ривийцы, Тисте Анди и К’чайн Че’малле. Дальше на запад виднелся длинный курган, ставший последним домом павшим жителям и солдатам города.

Сирдомин брел по сумрачной дороге. Тропа меж призраков - их слишком много для воображения, и ему кажется, что еще слышны предсмертные вопли, крики боли, отчаянные призывы к матерям и любимым. Когда он минует это место, кто услышит призывы? Никто. Понимание тяжко уязвляло его. Духи будут взывать к себе самим, вопли не услышанными падут в прибитую росой траву.

Он вышел к свету утра, словно пробив какую-то завесу, и сразу был согрет. Поднялся на пригорок, к беспорядочному лагерю. Он специально одел старый доспех - это некий вид наказания, самобичевания. Ему нужно было выказать вину прилюдно, откровенно, оставив себя без защиты и помощи. Он ежедневно совершал такое паломничество, хотя отлично понимал: от некоторых грехов не очиститься никогда, искупление - всего лишь иллюзия.

Со всех сторон взоры впивались в него, поднимавшегося к огромной куче сокровищ. Такое богатство может принадлежать лишь мертвецу, не способному бросить на него алчный взор, не страдающему под ужасным проклятием, днем и ночью ощущая могучее давление. За ним следили взоры суровые, полные ненависти, презрения, иногда и желания убить. Неважно. Он понимал все эти чувства, их чистоту.