#8-Дань Псам

Но именно к этому раз за разом ведут его попытки писать. К неприемлемым истинам, тем, на которые нельзя смотреть даже краем глаза. Которым тем более нельзя посмотреть прямо в глаза. Ибо в них нет ничего, достойного почтения. Нечем оправдать даже простое стремление к выживанию, тем более бесконечный водопад провалов и бесчисленных смертей.

Даже здесь, в мирном городе, он следит за горожанами и их повседневными плясками - и с каждым мгновением растет в нем презрение. Ему не нравится путь, на котором мысли становятся жестокими, не нравится гнев при виде существования, кажущегося бесцельным и бессмысленным … но ему не сойти с пути наблюдений, открывающих пустоту повседневной жизни, молчаливых или крикливых ссор с супругами, друзьями, детьми и родителями. Он видит толпы на запруженных улицах, и каждая жизнь замкнута в себе, каждый мнит себя правым и не обращает внимания на окружающих - люди полностью поглощены своей жизнью. Почему бы ему не наслаждаться зрелищем? Их полнейшей свободой, необыкновенной роскошью воображения, в котором они контролируют свою жизнь? Это, конечно же, не так. Вместо свободы люди воздвигли для себя преграды, влачат кандалы, которые сковали собственными руками. Бренчат цепи эмоций, страхов и забот, нужды и злобы, мятежа против безвестности, на которую обречена каждая личность. Да, это самые неприемлемые истины.

Не это ли таится за стремлением к власти? Сорвать покров анонимности, восстать во славе или позоре, словно с начищенным щитом и сверкающим мечом? Издать крик, который расслышат даже за вратами личной жизни?

Увы, Дюкер слышал слишком много подобных криков. Стоял, сжавшись, в вихре воплей торжества и вызова, становящихся стонами отчаяния и бесполезной ярости. Отзвуки силы сливаются в один тон - тон полнейшей пустоты. Это видит любой историк, достойный своего звания. Нет, в писаниях нет ценности. В них меньше смысла, чем в суете ребенка, стучащего кулачками по равнодушной, не замечающей криков тишине. История ничего не значит, ибо единственное ее содержание - человеческая тупость. О, были мгновения славы и великих дел, но надолго ли сохраняется эта слава? От одного вздоха до следующего. Да. Не более того. Что до остального… пинайте ногами кости и обломки, ибо только они остаются надолго, пока всё не превратится в прах.

- Ты какой-то задумчивый, - сказал Колотун, со вздохом склоняясь и наполняя до краев кружку Дюкера. - Что не может удивить, ведь ты только что сжег плоды годичных усилий, не упоминая уж о папирусе ценой в большой консул.

-Я возмещу стоимость, - ответил Дюкер.

- Не смеши. - Целитель откинулся на спинку стула. - Я только сказал, что ты задумчив.

- Видимость обманывает, Колотун. Мне больше не интересно думать. Ни о чем.

- Отлично. Хорошее состояние ума.

Дюкер продолжал смотреть на пламя, следить за черными воронами и их полетом в трубу. - Для вас - не особенно хорошее. Вам нужно думать об ассасинах.

Колотун фыркнул: - Ассасины. Дергунчик уже обговаривает, где зарыть долбашки. Дюжину. Дымка ищет штабы Гильдии, а Хватка и Жемчуг работают с советником Колем, чтобы определить источники финансирования контракта. Дай нам неделю - и проблема перестанет быть таковой. Навсегда.

Дюкер криво усмехнулся - Не лезьте к малазанским морпехам, даже если они в отставке.

- Не пора бы уже всем это понять?

- Люди глупы, Колотун.

Целитель моргнул. - Не все.

- Верно. Но Худ ждет всех - глупых, умных, хитрых, тупых. Ждет с одной и той же понимающей улыбкой.

- Не удивляюсь, что ты сжег книгу.

- Да.

- Итак, если ты больше не пишешь историю… что ты делаешь?

- Делаю? Да ничего.

- Ну, об этом деле я теперь знаю всё. Даже не думай возражать. Да, я иногда кого-то исцеляю. Но прежде я был солдатом. Теперь я не солдат. Теперь я сижу и жирею, и мой жир насквозь пропитан кислой желчью цинизма. Я растерял всех друзей, Дюкер. Как и ты. Распугал всех, и ради чего? Будь я трижды проклят если знаю. Ничего не знаю и не понимаю вообще.

- Значит, это встреча собратьев по уму. Но, Колотун, мне кажется - ты снова на войне. И враг, как всегда, опасен и неумолим.

- Гильдия? Подозреваю, ты прав. Но это же не надолго? Не нравится мне быть отставником. Словно ты публично отказался от собственной ценности, какой бы она ни была. Чем дальше, тем яснее ты понимаешь, что ценности в тебе было много меньше, чем раньше мнилось. От этого еще хуже.

Дюкер опустил кружку, встал. - Верховный Алхимик пригласил меня на обед. Завтра. Лучше пойти поспать. Береги спину, целитель. Иногда брат тянет, а сестры нигде не видно.

Колотун молча кивнул и принял на себя бремя пристального взгляда в огонь. Дюкер вышел.

Историк вышел из прогретого помещения и попал под сквозняки. Он пересекал слои воздуха просто холодного и ледяного. Чем ближе к комнате, тем холоднее.

Где-то над жалким храмом в пасти дымохода плясали вороны - искорки. Их было почти не видно во тьме. Каждая несла слово, но молчала. Они были слишком заняты, они наслаждались экстазом яркого, ослепительного огня. А потом гасли.

***