8 октября 2008 года

За пятнадцать лет, прошедших с тех пор, изменилось многое, в том числе и наше собственное сознание. Быт и нравы Москвы стали другими, вчерашние противники власти стали ее поклонниками, а ее бывшие поклонники жалуются на «обманутые надежды» в эфире «Эха Москвы». Страна живет — вернее, некоторое время жила — в условиях стабильности. Но время от времени возникает вопрос: а как будут вести себя люди в случае очередного политического кризиса? И так ли сильно изменились общественные нравы, чтобы мы с уверенностью могли утверждать: в российской столице стрелять больше не будут...

Девяносто третий год

На что мы способны

Михаил Харитонов  

 

Диктофон хрюкнул: пленка кончилась.

Я вскрыл приборчику черное пузико, осторожно выпотрошил и сунул свежую кассету — последнюю, кстати, больше не купил. Кассета не лезла, я вытянул ее, перевернул, поставил на перемотку.

Генерал смотрел на мою возню неодобрительно. У него-то все делалось четко, на раз-два, по схеме — и во времена Подразделения, и теперь, в охранном бизнесе. Я, в свою очередь, не то чтобы считал себя творческой личностью, — такие мысли меня перестали посещать еще в институте, — но с раз-два не дружил и к четким схемам относился без должного уважения. Это было зря, но понял я это только потом. Впрочем, мы вообще мало чего понимаем вовремя. Сова Миневры вылетает в сумерки, когда она уже на хрен никому не сдалась. Как и генеральские мемуары, которые я было взялся записать, расшифровать и привести в божеский вид.

— И чего он тогда? — я уже знал, что разговор прекращать нельзя, генерал мог уйти в себя и потом не найти зацепки в памяти. Однажды мы с ним уже так застряли, когда он рассказывал про Афган, — там было интересное, а потом заголосил мобильник, генерал напрягся, и я почти физически почувствовал, как интересная фактура просыпалась мимо. Фактура, конечно, а не факты. Факты генерал излагал как по писаному: в таком-то году Подразделение выполняло такие-то задачи, в таком-то такие-то, с датами и именами. Схему помещений в школе номер 12, где двое дезертиров захватили в заложники девятиклассников, он, похоже, помнил. А вот какая была погода, что передавали по телевизору — нет.

Но тут-то все было близко — ну, относительно.

— Что он? — генерал потер лоб. — Сказал и ждет. Все сидят молча. Тогда он спрашивает: вы будете выполнять приказ президента? Мы все молчим. Он тогда сделал паузу и спрашивает: вы не будете выполнять приказ президента? Мы опять все молчим. Он посмотрел и вышел, дверью хлопнул. Потом Барсуков объявил, что или мы идем, или он подпишет приказ о расформировании.

— Я там был, — зачем-то сказал я. — Ну, не в самом Белом доме. Не дошел. Там уж все перекрыли.

Генерал смотрел в потолок. Ему давно было все равно. Мне — нет. Мне хотелось понять, почему все получилось так, как получилось.

— Вы же могли, это... — осторожно начал я, не зная, как сказать. — На той стороне тоже была законная власть.

Генерал посмотрел на меня без понимания. Потом махнул рукой.

— Крови мы не хотели, — сказал он, наконец. — Ничьей. Один м... к оттуда с нами по спецсредству связался. Говорил, что вешать нас будет.

— А что потом с ним стало? — поинтересовался я, слушая, как мотается пленка и тоскливо ноет слабосильный моторчик.

— Тогда все на нервах были. Мало ли чего кто говорил. У нас все-таки какое-то понятие осталось — люди все военные... Ну что там у тебя, пишет?

Я нажал клавишу.

∗∗∗

Количество исторической правды, собранной любителями и профессионалами о московских событиях девяносто третьего года, поменьше, чем вокруг убийства Кеннеди, но по российским меркам — внушительно. В интернете есть несколько сайтов, где подробнейшим образом реконструировано — по дням — как оно там было. Остались кое-какие материальные свидетельства — начиная от самодельного мемориала вблизи Белого дома (не знаю, жив ли он еще: при Ельцине не трогали, а в эпоху стабильности могли и вынести, некрасивая штука — фотографии мертвых людей, это ведь, наверное, мешает законодательной работе) и кончая следами от пуль в тоннеле, соединяющем корпуса в останкинском телецентре. Лучше сохранились слова: начиная с текста Указа № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» и кончая письмом Дудаева: «Правительство Чеченской Республики одобряет подавление коммунистическо-фашистского мятежа в Москве», и еще письмо российской интеллигенции того же содержания. А также фотоархивы, видеозаписи, тома мемуаров, вороха воспоминаний. Могилы, наконец.