80 лет форы

Он уже подходил к кабинету, когда его дверь распахнулась, и оттуда стремительно вышел майор Антонов. На его лице застыла злость. Отдав честь, Стольнин с интересом посмотрел на, пожалуй, лучшего из числа известных старлею диверсантов.

Владимир, со злостью врезав по стене, слегка успокоился. Видя несколько недоуменный взгляд Василия, объяснил:

– Ты представляешь, не пускают на операции. Вообще – как отрезало. Герой, блин. Да еще и "мы-же-не-можем-рисковать-подобным-символом" поэт, – и привалившийся к потрескавшейся штукатурке стены майор горестно покачал головой.

Выглянувший в этот момент из кабинета Твардов, увидев Стольнина, довольно усмехнулся:

– Стольнин! Ты мне как раз и нужен. Давай сюда, – и добавил, обращаясь к Антонову:

– А вы, товарищ майор, не расстраивайтесь. Партия вам дело найдет.

Что-то неразборчиво бурча, Владимир удалился. Прошедший в кабинет полковника Василий понадеялся, что сейчас ему выдадут очередное задание – сидеть без дела он не мог.

– Так, товарищ старший лейтенант. А для вас у меня радостная весть – вас отзывают с фронта и отправляют в Москву, – мордатый полковник с улыбкой посмотрел на Василия, полагая, что это действительно отличная новость. Тем сильнее его удивила реакция диверсанта.

– Так точно, товарищ полковник. Но разве я не нужнее и полезнее здесь?

– Это, товарищ Стольнин, решать не вам, – из голоса Твардова мгновенно исчезла теплота.

– Конечно, товарищ полковник. Просто, ну какой от меня прок в тылу?

– Я скажу тебе, товарищ старший лейтенант, точно то же, что и майору Антонову. Партия вам дело найдет. А пока иди, собирайся, отъезд сегодня же.

– Так точно.

Отдав честь, Василий вышел от Твардова со странным чувством.

"Наверное тренировать молодняк буду, делиться, понимаешь, боевым опытом", – мысль показалась Стольнину логичной, но радости не прибавила.

Одетый в камуфляж светловолосый человек среднего роста понуро шел к казарме…

18 апреля 1942 года.

Невероятно ожесточенные и кровопролитные бои, развернувшиеся на территориях Восточной Европы, дадут много пищи для режиссеров и сценаристов будущих лет. А пока миллионы людей убивали друг друга разнообразными способами и не думали останавливаться.

Гвардии старший лейтенант Никита Голенко, воевавший в составе Особой армии на новеньком танке ИС, не слишком задумывался о далеком будущем и геополитической обстановке. Все, что его интересовало в данный конкретный момент – куда сныкался этот ублюдочный фриц на своей не менее ублюдочной "четверке". Он успел уже сжечь несколько тридцатьчетверок, действуя из засад. И вот опять, стрельнув черт знает откуда и едва не попав, фашист словно испарился.

Дуэль звена Голенко с неизвестным противником продолжалась уже довольно долго. Никита понятия не имел, что ему противостоит экипаж самого Курта Книспеля, одного из лучших танкистов Времахта.

– Двенадцатый, я Орел-Два, как слышите? – голос в радиостанции принадлежал летчику, барражирующему сейчас над этим районом.

– Я двенадцатый, слышу вас хорошо.

– Танкеры, ваш друг в четырехстах метрах от вас, на два часа, как поняли? – в голосе пилота явно слышалась снисходительность.

– Четыреста метров на два часа, вас понял, – Никита, будучи максимально сосредоточенным, не стал реагировать на небольшое высокомерие летуна.

Развернувшийся к противнику лбом советский танк неторопливо стал объезжать невысокий холмик, за которым как раз и прятался противник.

"Сейчас, сейчас, еще чуток", – мысли гвардейского танкиста не отличались в этот момент оригинальностью.

Несмотря на постоянное ожидание появления вражеского танка, тот все равно успел выстрелить первым. Но броня "Иосифа Сталина" выдержала. Стодвадцатидвухмиллиметровая пушка рявкнула в ответ. Попадание! Башню четверки перекосило, сорвав с погона. Откинулся люк. Из танка с трудом вылез человек. Он явно был ранен.

БМП "Лаврентий Берия" с пехотой на броне, держащаяся в отдалении, стремительно подъехала к разбитому танку. Танкист особо и не сопротивлялся своему взятию в плен.

Путь на Мариенбург более ничто не преграждало. Особая Армия рвалась вперед, словно спущенная со сворки гончая…

18 апреля 1942 года, вечер.

Москва, Лубянка.

– Насколько хорошо ваше знание португальского, товарищ старший лейтенант? – уставший Стольнин не ожидал такого вопроса, совсем не ожидал.

Узнав, что его путь лежит на Лубянку, Василий напрягся. Но, увидев в светлом кабинете, куда его привели, спокойного генерала Ледникова, снова расслабился. И тут такой неожиданный, мягко говоря, вопрос.

– Ну, э, я…

– Старший лейтенант, у нас есть пометка в вашем личном деле, что вы изучали португальский. Это так?

– Ну да. Но это еще в школе было, ну и в академии потом чуть-чуть. Просто я уже давно ничего не повторял, и язык подзабыл довольно капитально.

– Но знания у вас базовые есть. И это хорошо. С завтрашнего дня с вами будут усиленно заниматься специально назначенные товарищи, поднимать, так сказать, ваш уровень, – полковник уверенно кивнул головой.

Стольнин непонимающим взглядом посмотрел на Ледникова. Тот, с подбадривающей улыбкой, сказал: