80 лет одиночества

Арон Исаакович был очень ярким, доброжелательным и оригинально мыслящим человеком. Кроме эндокринологии он серьезно увлекался психоанализом. Ему часто приходили в голову нетривиальные идеи, которые он не всегда успевал экспериментально проверить. У него было хорошее чувство юмора. Когда один из его сотрудников эмигрировал в Израиль, Белкина вызвали в партком и спросили, как он к этому относится. «Ну что же, – сказал Белкин, – это хороший специалист, нам не будет за него стыдно!»

В послеперестроечные годы Арон Исаакович, человек кипучей энергии и широкой культуры, в том числе гуманитарной, занимался многими разными вещами. Он был руководителем Федерального центра психиатрической эндокринологии и одновременно президентом Русского психоаналитического общества, соредактором возрожденной серии книг «Психологическая и психоаналитическая библиотека», первым вице-президентом Фонда возрождения русского психоанализа, почетным президентом Русского психоаналитического общества, вице-президентом Национальной федерации психоанализа, много бывал за границей, особенно в США. Опубликовал несколько увлекательных, ярких психоаналитических этюдов: «Почему мы такие?», «Судьба и власть», «Эпоха Жириновского», «Запах денег», исследовал психологию гениальности и т. д. Российские психоаналитики сохранили о нем добрую память.

Но главной его темой все-таки оставался транссексуализм. Его последняя книга на эту тему «Третий пол. Судьбы пасынков Природы» вышла в свет в 2000 году. К сожалению, его клинические данные, насколько я знаю, до сих пор опубликованы не полностью. Между тем собранные им сексуальные истории имеют самостоятельный научный и человеческий интерес. В отличие от научных теорий, документы не устаревают.

Многие коллеги и читатели восприняли мои сексологические штудии как уход из социологической и гуманитарной проблематики и пытались объяснить его какими-то личными причинами. На самом деле я ниоткуда не уходил. Новая работа была прямым продолжением моих исследований по социологии личности, молодежи, психологии юношеского возраста, антропологии детства и методологии междисциплинарных исследований.

Даже этнопсихология имеет свой «сексологический» аспект (и наоборот).

В связи с этим вспоминается забавный эпизод. Однажды меня пригласили в Ленинградский обком партии, сказали, что состоялось решение ЦК о расширении обучения в СССР иностранных студентов, и спросили, нет ли у меня в связи с этим каких-нибудь конструктивных советов. «А предусмотрено ли в постановлении ЦК открытие в стране легальных борделей?» – спросил я. «При чем тут бордели?» – удивились собеседники. «А как, по-вашему, африканские студенты будут удовлетворять свои сексуальные потребности? Только мастурбировать они не согласятся. Когда девушка не слишком строгого поведения приводит в коммунальную квартиру белого парня, соседи могут этого не заметить, а черный парень будет вызывать раздражение. Уличные конфликты на сексуальной почве также примут расовую окраску. Вам дали в ЦК указания по этому поводу?» «Нет, – ответили партработники. – Но мы думаем, что это как-то утрясется».

Не утряслось. Как только в стране появились иностранные студенты, советский интернационализм на подножном корму – «все народы хороши, но должны быть похожи на нас!» – стал превращаться в натуральный расизм, с уличными потасовками и последующими митингами протеста. Когда несколько лет спустя я пришел в обком, те же двое инструкторов радостно поведали мне, что накануне, в День Африки, они весь вечер простояли перед дворцом культуры и следили за расходившимися африканскими студентами, большинство из которых были с девушками, а остальным это, видимо, не требовалось. После чего партработники пошли спать с надеждой, что этой ночью никого не побьют, а утром в университете не будет антирасистского митинга. Как обстоит дело в России сегодня и как национальные проблемы связаны с сексуальными, обсуждать не хочется, поговорим лучше о холере в Одессе…

Главная трудность сексологической проблематики заключалась в полной невозможности реализовать сделанное. После того как моя «венгерско-немецкая» рукопись беспрепятственно прошла Главлит, я подумал: «А в самом деле, почему бы и нет, ведь все за, никто не возражает?» Для социолога моего возраста это была, конечно, непростительная глупость.

В начале 1979 года я предложил уже «залитованную» и принятую к печати за рубежом рукопись издательству «Медицина» – только оно могло печатать такие неприличные вещи. Заявку сразу же отклонили как «непрофильную для издательства». Тогда дирекция Института этнографии попыталась протолкнуть ее в издательство «Наука».