80000 километров под водой

Впрочем, для того чтобы привести в исполнение план Неда Ленда, нам прежде всего нужна была свобода, а мы были пленниками. Я не представлял себе, каким образом мы освободимся из этой железной, герметически закупоренной клетки. Ведь если странный капитан подводного судна хранит какую-то тайну, — а это казалось весьма вероятным, — то ясно, что он не позволит нам беспрепятственно ходить по своему судну.

Нельзя было предвидеть, как он поступит с нами: пожелает ли он немедленно избавиться от нас или, продержав нас взаперти много лет, высадит на какой-нибудь необитаемый клочок земли. Мы находились всецело в его власти, и все эти предположения казались мне очень правдоподобными. Надо было обладать характером Неда Ленда, чтобы надеяться завоевать свободу при таких условиях. Я понимал, впрочем, что чем больше Нед Ленд будет размышлять, тем больше он будет раздражаться. Я чувствовал уже, что в его глотке застряли проклятия, и видел, что его жесты становятся все более угрожающими. Он бегал взад и вперед, как дикий зверь по клетке, и колотил в стены ногами и кулаками.

Между тем время шло, голод жестоко давал о себе знать, а стюард все не показывался. Это невнимание к потерпевшим крушение не предвещало ничего хорошего.

Неда Ленда мучили спазмы голода, и он все больше и больше выходил из себя. Несмотря на его обещание сдерживать свои порывы, я опасался настоящего взрыва с его стороны при появлении кого-нибудь из команды.

В продолжение следующих двух часов гнев Неда Ленда все время нарастал. Канадец звал, кричал, но тщетно: железные стены были глухи. Я не слышал ни малейшего шума в глубине этого судна, которое казалось мертвым. Оно стояло на месте, иначе мы чувствовали бы дрожание корпуса от вращения винта. Погруженное в водную бездну, оно не принадлежало более земле. Эта гробовая тишина была ужасна.

Я боялся и думать о том, сколько времени может продлиться наше заключение в этой железной клетке.

Надежды, возникшие было у меня после свидания с капитаном судна, мало-помалу исчезли. Ласковый взгляд, открытое; выражение лица, благородство осанки — все стерлось из моей памяти. Я представлял себе этого загадочного человека таким, каким он, очевидно, был, — жестоким и безжалостным. Я представил себе его стоящим выше человечности, недоступным, чувству жалости, непримиримым врагом людей, которым он поклялся в вечной ненависти.

Но неужели этот человек даст нам погибнуть от истощения в тесной тюрьме, во власти соблазнов, на которые толкает голод? Эта страшная мысль всецело завладела моим умом. Ужас охватил меня. Консель оставался спокоен, Нед распалился все больше и больше.

В это мгновение за стеной послышался шум. Звуки шагов отдавались в металлических плитах. Засовы заскрипели. Дверь открылась, и появился стюард.

Прежде чем я успел помешать ему, канадец бросился на этого несчастного, повалил его на пол и схватил за горло, Стюард задыхался в его могучих руках.

Консель пытался вырвать из рук гарпунщика его жертву, я собрался уже помочь ему, как вдруг был пригвожден к месту словами, произнесенными по-французски:

— Успокойтесь, Ленд, и вы, господин профессор! Выслушайте меня!

Глава десятая ЧЕЛОВЕК БЕЗДНЫ

Это говорил капитан корабля.

Нед Ленд мгновенно вскочил. Стюард, чуть живой, шатаясь, вышел из каюты по знаку своего хозяина. И такова была власть капитана, что человек этот ни единым жестом не проявил ненависти, которую, несомненно, должен был питать к канадцу. Я и Консель в изумлении ожидали развязки этой сцены.

Капитан, скрестив руки на груди, смотрел на нас с глубоким вниманием. Может быть, он не решался говорить? Или он жалел о произнесенных по-французски словах? Это было весьма вероятно.

Прошло несколько секунд в молчании, которое никто из нас не решился нарушить.

— Господа, — сказал, наконец, капитан, — я одинаково свободно говорю по-французски, по-английски, по-немецки и по-латыни. Следовательно, я мог ответить вам при первой же кашей встрече. Но мне хотелось сперва приглядеться к вам, поразмыслить. Все вы порознь рассказали мне о себе одно и то же — это совершенно убедило меня в том, что вы и есть те люди, за которых себя выдаете. Я знаю теперь, что случай свел меня с господином Пьером Аронаксом, профессором естественной истории Парижского музея, отправленным за границу с научной миссией, Конселем, его слугой, и с канадцем Недом Лендом, гарпунщиком с фрегата «Авраам Линкольн», входящего в состав военного флота Соединенных штатов Америки.

Я поклонился в знак согласия. Капитан не обращался ко мне с вопросом, следовательно, и ответа не требовалось.

Этот человек объяснялся по-французски вполне правильно, без малейшего акцента. Его произношение было безукоризненно, слова точны, легкость речи исключительная. И, несмотря на это, я не чувствовал в нем соотечественника.

Он продолжал свою речь: