812c16bc4d48fdee984253428f1a0f6d

В ночь нашего приезда ты заболел - у тебя был тот ужасный жар, который глупцы называют гриппом, это был второй, если не третий приступ. Не нужно напоминать, как я ухаживал за тобой - не только с помощью роскоши фруктов, цветов, подарков, книг и тому подобных вещей, которые можно купить за деньги, но и с помощью любви и нежности, которые, что бы ты ни думал, купить нельзя. Я в течение часа прогуливался по утрам и на час выезжал днем, всё остальное время не покидал отель. Я заказывал для тебя особый виноград из Лондона, потому что ты не хотел есть виноград, который предоставляли в отеле. Всё время что-то придумывал, чтобы тебя порадовать, всегда был рядом с тобой или в соседней комнате, сидел с тобой каждый вечер, чтобы успокоить или развлечь.

Четыре-пять дней спустя ты выздоровел, и я снял квартиру, чтобы попытаться дописать пьесу. Ты, конечно же, последовал за мной. Мы разместились, на следующее утро я ужасно заболел.

Врач определил, что я заразился от тебя гриппом.

У меня нет камердинера, который мог бы мне прислуживать, никого, кто мог бы отправить письмо или купить лекарства, которые прописал врач. Но ты - со мной. Мне нечего бояться. На следующие два дня ты бросил меня совсем одного без какого-либо ухода, рядом со мной никого не было. Дело было не в винограде, цветах и очаровательных подарках: у меня не было даже самого необходимого.

Я остался на целый день один, мне нечего было читать, ты спокойно сказал, что купил книгу, которую я хотел, ее обещали прислать - потом я случайно узнал, что это было ложью от первого до последнего слова. Всё это время ты, конечно, жил за мой счет, разъезжал за мой счет, обедал в «Гранд-Отеле», в моей комнате появлялся только для того, чтобы взять у меня денег. В субботу вечером ты оставил меня совсем без ухода, оставил одного до утра. Я просил тебя вернуться после обеда, посидеть со мной немного. Ты пообещал это сделать, отвечал грубо и раздраженно. Я ждал до 11-ти часов, но ты так и не явился.

В три часа ночи, не в силах уснуть и мучаясь от жажды, я пробрался во тьме и холоде в гостиную, надеясь найти там воду. Там я нашел тебя. Ты в бешенстве обрушил на меня все ужасные слова, которые способен придумать распущенный и необразованный ум. В ужасной алхимической реторте самовлюбленности ты переплавил угрызения совести в ярость. Ты обвинял меня в эгоизме за то, что я надеялся, что ты будешь со мной во время болезни. Обвинял меня в том, что я мешаю тебе развлекаться, пытаюсь лишить тебя удовольствий.

Ты сказал, и я знал, что это - правда, что ты вернулся в полночь лишь для того, чтобы переодеться и снова уйти.

В конце концов я сказал, чтобы ты убирался прочь. Ты сделал вид, что выполнил мое требование, я зарылся головой в подушку, но когда поднял голову, оказалось, что ты - по-прежнему в комнате, и ты вдруг бросился на меня с жестоким смехом, в истерике ярости. Меня охватил ужас, я даже не понимал, почему. Я сразу выскочил из постели, босой, как был, через два лестничных пролета ринулся в гостиную.

Ты тихо вернулся за деньгами, взял всё, что смог найти, на туалетном столике и каминной полке, а потом ушел из дома с багажом. Нужно ли говорить, что я думал о тебе в течение двух одиноких, несчастных дней болезни, последовавших за этим? Нужно ли говорить, что я со всей очевидностью понял: продолжать даже хотя бы знакомство с тем человеком, которым ты себя проявил, для меня унизительно? Я понял, что чаша переполнена, и это стало для меня великим облегчением. Я знал, что в будущем мое искусство и моя жизнь будут неизмеримо лучше и свободнее. Несмотря на болезнь, я почувствовал облегчение. Разрыв был окончательным, и я ощутил умиротворение.

В среду был мой день рождения. Среди телеграмм и писем на моем столе лежало письмо, подписанное твоим почерком. Я открыл его с грустью. Я знал, что те времена, когда очаровательная фраза, выражение любви, слово печали могло бы заставить меня принять тебя обратно, остались в прошлом. Но тут я ошибался. Я тебя недооценил.

Ты поздравил меня с благоразумием, с которым я оставил одр болезни и внезапно ринулся вниз по лестнице. «Это было так отвратительно с твоей стороны, - написал ты. - Отвратительнее, чем ты воображаешь». О! Я понимал это даже слишком хорошо. Не знаю, что всё это значило на самом деле: был ли у тебя пистолет, который ты купил, чтобы напугать отца, а потом, думая, что он не заряжен, однажды выстрелил из него в ресторане, когда обедал со мной. Тянулась ли твоя рука к обычному столовому ножу, который по случайности оказался на столе между нами. А возможно - в ярости ты забыл, что ты ниже и слабее меня, и замыслил какое-то особое личное оскорбление, или даже нападение, когда я лежал больной. Я не знаю. Не знаю до сих пор. Знаю лишь то, что меня охватил всеобъемлющий ужас, я почувствовал, что, если не покину комнату, не сбегу немедленно, ты сделаешь или попытаешься сделать что-то, что даже тебя заставит всю оставшуюся жизнь мучиться от стыда...