8848

Сидящий в машине Марк Семенович схватился за руль и с шумом выдохнул. Выдох этот был гораздо красноречивее каких бы то ни было слов. Он вбирал в себя невообразимое множество порой спорящих друг с другом ощущений и заканчивался грубым, нецензурным, кстати, совершенно нехарактерным для Марка Семеновича термином, которым мужчины награждают самку самой высокой пробы! Ларочка, безусловно, выдох этот заслуживала, иначе не было бы ни этого взгляда, ни сапожек, ни новых бусиков, ни многого-многого другого. Ларочка была прелестью, радостью, цыпочкой Марка Семеновича не неделю, не месяц, а вот уже целый год, но дело было даже не в этом, дело было в самом Марке Семеновиче, который рядом с такой женщиной то млел и падал к ее ногам, как распустившийся, невменяемый пион, то вдруг становился тигром, львом, бесстрашным грозным зверем, один вид которого заставлял все вокруг трепетать, дрожать, падать грудью на землю, траву, песок, асфальт!

Мужчина хотел было достать припрятанный в бардачке телефон и осыпать еще раз на прощанье свою нимфу самыми нежными словами, но передумал, вместо этого полез в очечник, нацепил очки и принялся придирчиво осматривать всё вокруг себя, в особенности то место, на котором только что, как богиня, восседала его кисочка, его румяное наливное яблочко. На первый взгляд, всё было в порядке, но Марк Семеныч, калач тертый, не доверял ни первому, ни второму, ни третьему взгляду, из бардачка вынырнула девственно чистая тряпочка и мимолетным движением пробежалась по спинке и сидушке соседнего с водительским кресла. Ни одного случайно выпавшего волосочка, ни одной чужеродной ворсинки не осталось там, где только что прошлась тряпочка. Мужчина нажал на кнопку, подождал, пока стекло бесшумно опустится, пухлая ручка, будто для поцелуя, показалась из окошка и встряхнула платочек. Аккуратно сложенная тряпочка снова спряталась в бардачок, чтобы хранить там молчок. Инспекция на этом не закончилась. Чем прекрасней женщина, тем она коварнее, — это уж Марк Семенович знал не понаслышке. Но настоящий укротитель всегда на шаг впереди хитровыделанного зверя, знает все его финты и никогда на все сто не доверяет. Марк Семенович, конечно, был настоящий укротитель, а не какой-нибудь дрессировщик морских свинок. Навалившись на круглый упругий живот (очень похожий на тот гимнастический снаряд, на котором прыгала, поддерживая форму, периодически упражняющаяся в фитнесе Ларочка), мужчина принялся внимательно исследовать пол под сиденьем: пухленькие пальчики ощупали дюйм за дюймом, пролезали в самые труднодоступные места, весь Марк Семеныч при этом обратился в слух, нюх, тактильные ощущения, не игнорируя ни одну из возможностей, предоставленных ему органами чувств. Окна к этому моменту уже были распахнуты, включенный на полную катушку климат-контроль вентилировал салон. Покатавшись на животе так и сяк, раскорячившись, Марк Семеныч наконец придал своему телу невероятный изгиб и дотянулся до самого дальнего угла под креслом — мясистые щеки вспыхнули, как спираль прикуривателя, где-то что-то хрустнуло (Марк Семенович безошибочно определил — в районе третьего позвонка) — под сиденьем ничего не оказалось: ни нечаянно оброненной помады, ни неумышленно закатившегося колпачка, ни другой женской штучки. Мужчина с облегчением выдохнул — Ларочка-киска на этот раз оказалась умничкой и не стала вредничать.

Обследовав наконец все закутки внутри железного панциря своего 350-го коняки, Марк Семенович не без усилия вернул себя в исходное положение. Мужчина он был не глупый, безусловно, и сам видел некоторую комичность в этом своем лазании, однако лучше посмеяться сейчас, наедине с собой, чем потом в разгар совещания или дома, на всем скаку размахивая саблей (по воскресеньям к ним приезжали внуки), вытащить из кармана кружевные женские тпрусики… Спохватившись, мужчина залез двумя пальцами во внутренний карманчик… эта штучка могла оказаться такой изобретательной! Увлеченный всплывшим воспоминанием, Марк Семенович снова галопом понесся за угол шестнадцатиэтажки, по косточкам разбирая ту встречу, когда Ларочка предстала перед ним в образе Евы и заставила его во время их очередного пих-пух грызть яблоко, а после этого обратилась в жар-птицу. Спереди, чуть повыше Ларочкиного пупка, у жар-птицы были два изумрудных, переливающихся глаза, таких прекрасных и огромных, что Марк Семенович не мог от них оторваться. Ларочка была такой выдумщицей!

Еще одно, последнее рычание вырвалось из груди Марка Семеновича перед тем, как прекрасный образ несколько затуманился, девственный платочек, снова вынырнув из бардачка, промокнул выступившие на лбу капли.

***