8848

Марья, как и в первый раз, убрала блокнотик и книжку в сумку — с ботинками метода сработала, так что и нечего было выдумывать что-то еще. Ночью спала плохо, долго копошилась, переживала, как бы чего не упустила и не испортила пальто.

Проснувшись, Марья засобиралась, надела старые ботинки — новые было жалко, да и не такие холода, чтоб вещь трепать, — приготовилась к тому, что и пальто найдется не сразу (ботинки она аж две недели выхаживала). Люсинда на это тоже указывала — быстро только куры несутся, а вселенной тоже требуется время, чтобы осуществить задуманное, все не с бухты-барахты! В этом был особый смысл — вдруг кому другое что забожается, что ж тогда, вселенной лишнюю работу делать? Часа три Марья усердно ходила, продрогла до костей, пальто не нашла, зато вдалеке увидела Георгия Ивановича — наконец-то будет кому рассказать и про ботинки, которые уже нашлись, и про пальто, которое только должно найтись. К тому же, как она успела приметить, Георгий Иванович сильно поистрепался, и ему бы тоже не помешала и новая шапка, и новые ботинки. Конечно, такой, как он, Люсинде не поверит, с его-то инженерным образованием, а она возьмет и за него все нарисует — главное, только выведать, что ему перво-наперво нужно, чтобы вселенную почем зря не беспокоить.

Страйк

Почти детективная история

Хочешь жить — умей вертеться.

Народная мудрость

Павел Андреевич потянулся к магнитоле, Rock FM докрутил очередной шедевр, мурашки, оставив приятные последствия, разбежались по телам мужской аудитории слушателей, музыкант последний раз ударил по струнам, и эфир перехватила новостная щебетунья. Францию захлестнула волна беспорядков, футбольные фанаты забросали фаерами стадионы Лилля и Марселя, могучая кучка наших соотечественников отметелила тучу иностранных подданных, пока местная полиция расстреливала и своих, и чужих слезоточивым газом, за океаном ухлопали несколько десятков геев. Заметив брешь в своих рядах, геи всех стран сплотились, вышли на парад, но их тоже разогнали… В это самое время в старушке Вене товарищи в костюмах Адама, нимало себя не жалея, оседлали велосипеды и промчались по улицам, отстаивая свой собственный взгляд на вещи. Что-то где-то рвануло, очередной террорист-фанатик, прихватив с собой несколько человек, отправился в путешествие в одну сторону… Мужчина переключился, на другой волне было все то же самое, только вид сбоку, попытка намбер три — и из колонок вырвался вечно молодой голос Цоя:

«…Город в дорожной петле, а над городом плывут… И две тысячи лет война…» — отчеканивали бессмертные слова колонки.

Павел Андреевич оставил Цоя, поправил что-то в ухе, с деревьев все реже срывались листья. «Еще неделька-другая — и можно менять резину», — по старой привычке всплыло в памяти — времена, когда он сам занимался машиной, давно прошли, теперь это делали специально обученные люди.

***

Лада крутилась возле зеркала, прикладывая то к одному ушку, то к другому недавно подаренные серьги; капельки змейкой спускались вдоль длинной шейки, девушка еще разочек облизнулась, прежде чем коробочка захлопнулась, — и этим придется отлежаться у Ирки. Лада, безусловно, не относилась к числу несложившихся женских судеб, своим горбом зарабатывающим себе на хлеб, тем не менее в свое время сделала всё, чтобы Пупсик пристроил ее на работу, — теперь в ее распоряжении был маленький, персональный муравейник, работающий, как часы, зам и свободный график, работа оказалась прекрасной ширмой для личного времени и пространства — и не только… В любой приличной организации регулярными пайками капают премии, под прикрытием которых удобно легализовывать «левую» (подаренную не суженым) ювелирку — вырученная при этом денежка аккуратно складывалась на счет старушки матери, оставшейся, как в страшном сне, где-то в Урюпинске. Лада не завиралась, не удваивала, как некоторые, барыши, разводя на один и тот же подарок и мужа, и любовника, но и не разбрасывалась — курочка клюет по зернышку (из памяти еще не выветрилась съемная пополам с Иркой комната, одна на двоих пара колгот). В прежних тесных взаимоотношениях целесообразности более не наблюдалось, тем не менее Лада пока придерживала подругу при себе, дарила с барского плеча разонравившиеся блузочки, скидывала надоевшие кофточки. Ирка, привыкшая быть тенью, как и раньше, слизывала Ладину прическу, делала себе такие же, как у подруги, когти. Лада смотрела на все это сквозь пальцы, особенно теперь, когда вышла замуж за Пупсика, подруги все реже пересекались, а если бы даже гипотетически и оказались в одной компании, стоило им обернуться — и сразу становилось ясно, кто красавица, а кто каракатица.