8848

Отвечая с легкостью канарейки на сыплющиеся на нее вопросы, подсудимая тем не менее внимательнейшим образом наблюдала за судьей — рассчитывать на победу в поединке на одном лишь том основании, что до этого ты всегда одерживал верх, было в высшей степени самонадеянно… хотя все было за то, что и на этот раз, как бы кто ни пыжился, вряд ли кому-то удастся ее прищучить. К своему делу Аделаида Ивановна относилась с не меньшим благоговением, чем господин судья относился к своим судейским обязанностям, и сдаваться не собиралась. Из сумочки выпорхнул маленький веер, подсудимая начала себя усиленно обмахивать, пока глаза присутствующих были прикованы к единственному порхающему по залу предмету, Аделаида Ивановна продолжала сверлить глазами судью. Парик съехал на одно ухо, господин судья два раза украдкой (хотя в его положении это было вряд ли возможно) влез под него пальцем и с остервенением что-то почесал; не скрылось от внимания присутствующих и то, что председательствующий заерзал на стуле — подсудимая была в курсе еще одного маленького пустячка, о котором не подозревала ни одна душа в зале — и даже ни сном ни духом сама Лилиан Тимофеевна, которая, конечно, не допустила бы подобного издевательства над личностью. Для пущей исторической достоверности судья вот уже третье заседание восседал на тюке с шерстью.

Для того чтобы разобраться, как это служителя Фемиды занесло в средневековую Англию (куда, собственно, и уходила корнями данная традиция), необходимо сделать коротенький экскурс в историю.

За последний исторический период прогресс сделал сверхскачок вперед (две старые арбы — звук и свет — остались далеко позади, челнок доставил долгожданный булыжник с Марса, на Луне сняли первый урожай томатов), произошло значительное взросление человечества, которое наконец отыграло в люльки-бирюльки войн и разных насильственных безобразий, теперь каждая собака знала свои права и на каждом углу уже не кричали о свободах, потому как они стали неотъемлемой частью жизни каждого. Недавно завершившаяся эпоха скоростей и информации подарила человечеству много всякого, но после того, как пыль цифрового столетия улеглась, многим стало ясно, что важнейшим ее завоеванием являлись не технические достижения (значение которых, конечно, никто не умалял), а то, что человек как вид стал — как бы это сказать — приличнее, что ли. Вряд ли кто-то мог предположить, что это станет возможным благодаря бурному развитию всемирной паутины.

А случилось вот что: наряду с множеством вариантов прикладного использования сеть дала человечеству возможность выкладывать в нее все, что душе угодно. Началось, как обычно, с неприличностей — безобразия всех сортов, совершающиеся в разных уголках земли, фиксировались и выкладывались во всеобщий доступ, с их последующим просмотром и обсуждением мировой общественностью. Были и такие, которые били рекорды в десять-пятнадцать миллионов просмотров. А это уже цифра! Но даже тогда еще никто не мог предположить, что все обернётся такими пышными арбузами для последующих поколений! Одно дело — бросить старушку перед светофором или обидеть тигра, не доложив ему мяса втихую, но совсем другое — когда все, начиная от деревни Трындычи Саратовской области и заканчивая маленькой китайской провинцией, не спят, не едят, а только об этом и говорят. Тут уж поистине нужно иметь шкуру бегемота, чтобы не испытать стыд. Кулуарность преступления была разрушена. А ведь на этом зиждется любое отступление — в каждом насильнике, грабителе живет надежда на то, что все будет шито-крыто. В таких условиях крепко подумаешь, прежде чем оступиться, малейший промах — и ты на ладони мировой общественности. Человеку ничего не оставалось, как вести себя прилично, подобное поведение вошло в привычку, закрепилось на глубинных уровнях в завитках ДНК и других кислот, постепенно у многих стала просыпаться совесть, раз проснувшись, она уже не дремала, а тявкала из будки. Тем не менее некоторые все еще умудрялись свернуть с праведного пути. Для таких случаев и требовалась надзирательная система, причем на государственном уровне. Индивида стало жалко марать, а государству не привыкать.