8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

Старик Апулей — тоже недурной выдумщик; он, признаюсь, подарил мне восхитительную иллюзию чудесного. Не стану скрывать: Апулей — моя слабость. Я его люблю, хоть и не уважаю. Я очень его люблю. Он так ловко выдумывает! Он так ловко выворачивает природу наизнанку, что это зрелище переполняет нас радостью в те часы, когда мы отказываемся от здравого смысла. Он, как никто, умеет разделить и удовлетворить то извращенное влечение к нелепому, ту жажду безрассудного, которые таятся в глубине души каждого из нас! Когда гармония мира утомит вас своей неумолимой неизменностью, когда жизнь представится вам монотонной, а природа — скучной, раскройте «Золотого осла» и последуйте за Апулеем, то бишь за Луцием, по дорогам его необычайных приключений. С первой же минуты вы попадаете в атмосферу заразительного безумия и сами начинаете бредить. Вы разделяете одержимость этого странного путника:

И вот я в сердце Фессалии, которая славится во всем мире, как страна чудес… Я не знал, куда прежде всего направить свои помыслы, как удовлетворить любопытство, и взирал на каждый предмет со смутной тревогой. Ничто из того, что я видел в городе, не казалось мне на самом деле таким, каким оно представало моим очам. Мне чудилось, что вследствие адской власти колдовских чар все здесь подверглось превращениям. Если на пути мне попадался камень, воображение мое видело в нем окаменевшего человека; если я слышал щебетание птиц, то принимал их за людей, покрытых перьями; деревья городских аллей представлялись мне людьми, одетыми листвой; бегущие источники брали, казалось, начало из человеческих тел. Мне мерещилось, что изображения и статуи вот-вот тронутся с места, стены заговорят, быки станут предсказывать будущее.

Надо ли удивляться после этого, что он превратился в осла? Блаженный Августин больше чем на половину верил в это.

«Мы также, — говорит он в „Граде божьем“, — да, мы также, будучи в Италии, слышали рассказы такого рода о некоторых уголках страны. Ходили слухи, будто многие кабатчицы, понаторевшие в колдовстве, порою подмешивают в сыр, подаваемый путникам, порошок, который тут же превращает их во вьючных животных. Несчастных заставляют таскать всякую кладь, а после мучительных трудов они вновь обретают прежнее обличье. Между тем душа их не обращается в душу животного, и они сохраняют человеческий разум. Апулей в книге, которую он назвал „Золотой осел“, поведал нам, что подобное приключение произошло с ним самим; при помощи некоего снадобья он был превращен в осла, но сохранил разум человека. Мы не знаем, сообщает ли автор о действительном факте, или же это сказка, сочиненная им».

Несомненно, Апулей сочинил сказку, сказку на греческий образец; он даже не сам придумал этого Луция и историю его превращения, но привнес в нее зерно здравого смысла.

Апулей был презанятный человек, судя по тому, что пишет о нем г-н Поль Монсо в своем весьма подробном и, думается, весьма обоснованном исследовании, читать которое, бесспорно, очень приятно.

Этот африканец, живший во времена Антонинов, обладал умом живым, быстрым, легким и блестящим, но, в сущности, не слишком оригинальным: он импровизировал и прибегал к компиляции. Если он и был безумен, то следует признать, что в те времена все были в какой-то мере безумны. Болезненное любопытство терзало воображение людей. Чудеса Аполлония Тианского приводили мир в трепет. Тревожная вера в колдовские чары смущала лучшие умы. Плутарх дозволяет призракам бродить по полям истории; твердый дух Тацита легко поддается чудесам; естествоиспытатель Плиний выказывает себя настолько же легковерным, насколько и любопытным. Флегон Тральский пишет для некоего императора, увлекавшегося астрологией, книгу под названием «Сверхъестественные события» и подробнейшим образом рассказывает в ней о том, как некая покойница покинула могильный склеп и оказалась на ложе юного чужестранца. А ведь Флегона почитали летописцем и географом!