9 часов над Атлантикой

— Тоже, — сухо. — Я Вас не помню в очереди.

— Я занимала вот за этим человеком, — тычу в сикха с бирюзовым домом на голове, стараясь выжать из себя улыбку, более-менее похожую на ту, которой потчевала его стюардесса австрийских авиалиний. — Остальных, наверное, уже вызвали. Они же вызывают… и моя очередь потерялась.

Обнаружив в моих речах очевидную долю правды, мужик на мгновение задумывается, меряет меня своими перламутровыми стёклами, словно решая судьбу, затем, наконец, выдаёт:

— Вас здесь не было.

— Послушайте, Вы здорово мне поможете, если позволите здесь встать.

Моей фирменной канадской улыбкой можно опоясать весь мир при желании, и она всегда работает, ВСЕГДА. Но не на этот раз:

— Нет.

И смотрит прямиком в глаза. Вот скажите, как можно отказывать женщине, глядя ей прямо в душу? КАК?

The Cinematic Orchestra — The Workers of Art

Яркий полуденный свет, свободно льющийся в бесконечные окна аэропорта Эль Прат, бликами отражается в стёклах его очков, не давая разглядеть глаза. Я даже не вижу, какого они цвета.

— Если я встану в конец очереди, мне ни за что не успеть на свой рейс, — объясняю. — Вы понимаете? И не моя вина, что аэропорт работает через задницу! — напираю.

И уже совсем не могу улыбаться. Вот совсем.

— Вы не единственная попали в такую ситуацию. Все ждут, и никто не лезет без очереди.

Служащая аэропорта — всё та же чернокожая девица с необъятной, но довольно сочной задницей (чёрт, ну вот почему они у них такие всегда ладные?!), наряженная в довольно стильно скроенный серый костюм и красный галстук, шествует вдоль млечного пути, опрашивая пострадавших. Новые технологии, блин…

Пользуясь случаем, отвлекаюсь от проекта «улететь любой ценой»:

— Девушка, а скоро вызовут рейс на Вену? У меня посадка заканчивается через тридцать минут! Я нервничаю, Вы понимаете?

— У нас есть более ранние рейсы. Вылетят все, не беспокойтесь, мы вызовем.

— Да, но…

И тут я снова слышу этот голос, и он вполне мог бы быть приятным, вообще-то, если бы не дотошная мелочность его владельца:

— Извините, Вы не могли бы мне помочь? — ему оказывается, тоже нужна помощь.

— Да, конечно, сэр. Я Вас слушаю.

— Нужно объяснить вот этой девушке, — кивает на меня, — что конец очереди в конце очереди, а не там, где ей удобно.

Мудрые индусы говорят: хочешь узнать, чем наполнен сосуд — тронь его и посмотри, что польётся. И вот зачем я его тронула?

Разворачиваюсь всем корпусом и смотрю на… на свою стратегическую ошибку. Хорошо, что нас разделяет его чемодан. Блондины не в моем вкусе, говорю себе, игнорируя тот факт, что мужик ни в каком месте не блондин, скорее, шатен. И едва открываю рот, чтобы сообщить стражу аэропортного порядка в сером костюме с красным шарфом и крутой задницей свою версию, как вдруг «объект» немного разворачивается и устремляет свой многозначительный взор на стоящую позади него ту самую арабскую семью из одних баб с выводком потомства, самый младший член которого, он же самый буйный, опять орёт во всю глотку.

И мне становится… всё понятно.

— Окей, — говорю и отъезжаю с чемоданом ровно на два метра от незаконного места в очереди. Настроения искать другую кандидатуру уже нет вообще никакого.

Мужик возвращает своё внимание планшету. Я стою, словно пустое место, как невидимка, и мне так паршиво… Сволочь ты, думаю. И внезапно испытываю острую потребность сказать ему это в лицо. Бросив чемодан, прыгаю на шаг обратно:

— Что? Такой принципиальный, да?

Для него мой выпад оказывается неожиданностью. Как, впрочем, и для всех остальных пассажиров, окружающих нас в этой очереди — почти все они, включая арабскую мамашу и её, наконец, заткнувшегося ребёнка, пялятся на меня. Но я не из тех, кого волнует суд общественности:

— Будь у меня ноги подлиннее и красное служебное платье, где была бы твоя грёбаная принципиальность? Или давай-ка лучше назовём её… «выборочная добродетель»?

Он меряет меня взглядом. Унизительно так, вызывающе, почти с пренебрежением. И вдруг совершенно невозмутимым, а потому практически издевательским тоном говорит:

— Ты собралась со мной драться?

И только в этот момент я осознаю, что мои руки сжаты в кулаки. Сразу разжимаю их и машинально тру мокрые от нервов ладони о бесполезный фатин моей ментоловой юбки. Разворачиваюсь, чтобы забрать чемодан, судьба которого уже практически предрешена, но напоследок не могу отказать себе в удовольствии:

— Похотливый козёл…

Не знаю, слышал ли он, но даже если и слышал, доберману настолько плевать на блоху, что ответом не удостоил.

Я понимаю, что с багажом на рейс не успею точно. Из-за сбоя в системе очереди образовались не только на регистрации, но и на таможенном досмотре — а это уйма времени со всеми раздеваниями и разуваниями. Похоже, чемодан придётся незаметно бросить у какой-нибудь стенки или в туалете, если найду его, конечно. Его потом обнюхают служебные собаки и вместе с сапёрами куда-нибудь утилизируют.