9 ноября (ЛП)

Колин Гувер 9 ноября

Фэллон

Я полупрозрачен, подобен воде.
Дрейфующий, не имеющий цели.
Она - якорь, тонущий в моем море.

— БЕНТОН ДЖЕЙМС КЕССЛЕР.

Интересно, с каким звуком этот стакан разобьется об его голову?

Это толстый стакан. Его голова твердая. Громкий «БУМ», наверное, будет.

Интересно, а пойдет ли у него кровь? На столе есть салфетки, но не похоже, чтобы они смогли впитать много крови.

- Ну, да. Я немного ошарашен, но так и есть, - говорит он.

От звука его голоса я крепче обхватываю стакан в надежде, что он остается в моей руке, а не разобьется об его череп.

- Фэллон? - он прочищает горло и пытается смягчить слова, но они все равно ранят меня, словно ножи. - Ты скажешь что-нибудь?

Я прокалываю соломинкой льдинки в стакане, представляя, что это его голова.

- Что я должна сказать? - бормочу, напоминая скорее непослушного ребенка, чем восемнадцатилетнюю взрослую, которой являюсь. - Мне что, поздравить тебя?

Прислоняюсь спиной к кабинке позади меня, и скрещиваю руки на груди. Смотрю на него и думаю: это сожаление в его глазах от того, что я его разочаровываю или он просто снова играет. Он всего пять минут тут сидит, а уже превратил часть кабинки в сцену. И вновь я вынуждена быть его зрителем.

Его пальцы барабанят по чашке с кофе, пока он молча смотрит на меня в течение нескольких ударов.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Он рассчитывает, что я все-таки сдамся и скажу то, что он хочет услышать, но он пропустил последние два года моей жизни и не знает, что я больше не та девочка.

В конце концов, когда я отказываюсь участвовать в его представлении, он вздыхает и роняет локти на стол, - что ж, я надеялся, ты порадуешься за меня.

Я трясу головой в недоумении.

- Порадоваться за тебя?

Он, должно быть, шутит.

Он пожимает плечами и, к его и без того раздражающему выражению лица, добавляется самодовольная улыбка.

- Не знал, что еще способен стать отцом.

От недоверия я громко смеюсь.

- Спустить сперму во влагалище двадцати четырёхлетки, не значит стать отцом, - с толикой горечи говорю я.

Его самодовольная ухмылка исчезает, и он откидывается назад, наклоняя голову набок. Он всегда так делает, когда не уверен, как вести себя на публике. "Напусти на себя глубоко задумчивый вид, так можно изобразить практически любое чувство: грусть, замкнутость, вину, сочувствие".

Он, наверное, забыл, что учил меня играть большую часть моей жизни, и этот взгляд - один из первых, которому он научил меня.

- Хочешь сказать, я не имею права называть себя отцом? - говорит он обиженно из-за моего ответа. - Тогда кто я для тебя?

Принимаю его вопрос за риторический и протыкаю еще один кусочек льда. Ловко цепляю лед соломинкой и кладу его в рот. Разгрызаю его с громким, безразличным хрустом. Естественно, он не ждет ответа на этот вопрос он. Он перестал быть "отцом" с той ночи, когда моя актерская карьера зашла в тупик, тогда мне только исполнилось шестнадцать. И, честно говоря, я даже не уверена, был ли он таким хорошим отцом до той ночи. Мы всегда больше походили на учителя и ученика.

Он запускает руку в дорогущие пересаженные волосы на лбу.

- Зачем ты так? - с каждой секундой его все больше раздражает мое поведение. - Все еще злишься, что я не пришел на твой выпускной? Я тебе уже говорил, что у меня слетело все расписание.

- Нет, - отвечаю спокойно. - Я не приглашала тебя на выпускной.

Он отстраняется, недоуменно смотрит на меня.

- Почему?

- У меня было всего четыре билета.

- И? - спрашивает он. - Я твой отец. Почему, черт возьми, ты не пригласила меня на выпускной?

- Ты бы не пришел.

- Ты не могла этого знать, - отстреливается он.

- Ты не пришел.

Он закатывает глаза.

- Ну конечно же, я не пришел, Фэллон. Меня не пригласили.

Я тяжело вздыхаю.

- Ты невыносим. Теперь понятно, почему мама ушла от тебя.

Он слегка качает головой.

- Твоя мать ушла от меня, потому что я переспал с ее лучшей подругой. Мой характер тут не при чем.

Даже не знаю, что на это сказать. У человека совершенно отсутствует раскаяние. Я одновременно ненавижу и завидую. В некотором смысле, мне бы хотелось быть больше похожей на него и менее похожей на мать. Он в упор не видит свои недостатки, в то время как моя жизнь построена вокруг моих. Я просыпаюсь с ними каждое утро, и каждую ночь они не дают мне уснуть.

- Кто заказывал лосося? - спрашивает официант. Очень вовремя.

Я поднимаю руку, и он ставит передо мной тарелку. У меня уже пропал аппетит, поэтому я гоняю рис вилкой.

- Эй, секундочку, - я поднимаю взгляд на официанта, но он обращается не ко мне. Он пристально смотрит на моего отца. - Вы...

О, Боже. Начинается.

Официант хлопает ладонью по столу, и я вздрагиваю.

- Вы! Вы, Донован О'Нил! Вы играли Макса Эпкотта!