90-е: Шоу должно продолжаться 7 (СИ)

В другое время я даже может остался бы потусоваться. Несмотря на ранний час, там царило нервное оживление, наверняка среди бродящей и бегающей там публики хватало суперзвёзд, нынешних и будущих.

«Хех, пара моих однокашников, фанатеющих по русскому року, от зависти бы удавились!» — подумал я, передавая деньги уставшей девице в мятом красном платье.

— «Ангелы С» из Новокиневска? — повторила она. — А это где вообще?

— Настя, это же те самые ребята, ну! — воскликнул бородатый парень в джинсах и кожаной жилетке на голое тело. — Сэнсей ещё месяц назад про них говорил!

— А, точно! — лицо ее просветлело. — Сейчас, подождите, я вам проходку выпишу. Сколько вас человек?

С погодой повезло, вот что. С утра небо немного хмурилось, но когда мы вышли из рок-клуба, серая хмарь развеялась, обнажив акварельно-голубое небо. И дома на Рубинштейна озарились тускловатыми лучами солнца. Питер стал почти таким, как я его помнил. С нюансами, разумеется. Мало машин, большая часть из них отечественные. Исчезающе мало стильных вывесок, зато то тут, то там изящные фасады домов закрывали аляпистые рекламные баннеры.

Но все равно это был Питер. С которым у меня было связано много приятных воспоминаний. Я здесь был раз, наверное, шесть. С компанией приятелей, и тогда он состоял из одних шумных баров. С романтичной поэтессой Лерой, которая таскала меня по каким-то крохотным музеям и читала стихи на ступенях бесконечных питерских набережных. Один раз по работе, когда пришлось сопровождать босса в деловой поездке. И в тот раз я увидел строгий Питер больших денег. А сейчас мы шли по узким тротуарам непарадного центра с Евой. Взявшись за руки. И это был неумытый и мрачноватый Питер. В другом настроении я бы подмечал и мусор, и разбитый асфальт, и быковатых парней в черных куртках, кучкующихся вокруг «девяток». Но почему-то мне нравилось думать, что этот город не в разрухе, а просто просыпается с похмелья. Вот протрет он глаза своих окон, выметет со своих улиц останки ушедшей эпохе, причешет паутину проводов… И вернет себе блистательное имперское величие. Совсем скоро.

— Я после школы собиралась ехать сюда поступать, — сказала Ева, прищурившись на неяркое зимнее солнце. — Тоже на исторический. Я никогда здесь не была, просто… Ну, в общем, когда мы где-то в одиннадцатом классе заговорили о планах на будущее, все говорили про всякие там политех, универ, юридический-экономический, я просто брякнула, что поеду в Ленинград. Ну и как-то… прилепилось. Папа сказал, что после выпускного мы обязательно сюда съездим. А потом… В общем, не получилось.

— Жалеешь? — спросил я.

— Нет, — она покачала головой и улыбнулась. На реснице повисла слезинка. Не потому что она плакала, просто долго смотрела на солнце. — На самом деле, я не уверена, что мечтала именно об этом. Возможно, мне просто хотелось сюда уехать, чтобы залезть на шпиль Петропавловской крепости и показать оттуда всем одноклассникам язык.

— Вчера ночью ты говорила иначе, — напомнил я.

— По-моему, это вообще никак не противоречит, — усмехнулась Ева. — Этот город действительно красивый и особенный. Но я же не могла этого знать в Новокиневске.

— Зато честно, — заржал я. — Может, в Эрмитаж сходим?

— Нет, — внезапно скорчила гримаску Ева. — Здесь все ходят в Эрмитаж, значит я не хочу. Давай просто пойдем… куда-нибудь. Куда понесут ноги.

— Погоди-погоди, — я придержал ее за плечо. — Ты историк. И не хочешь идти в самый главный в России музей?

— Я вообще не люблю музеи, — Ева пожала плечами. — Они мне кажутся искусственными и… И еще я не люблю экскурсоводов, которые мне показывают, куда смотреть и как идти.

— Ладно-ладно, я все понял, — засмеялся я. — И полностью тебя поддерживаю. Так что давай представим, будто мы местные жители, погуляем, может быть, сходим в кино. Потом съедим по шаверме, а вечером вернемся домой, там должен прийти Сэнсей с какими-то друзьями…

— Что-что мы съедим? — переспросила Ева.

— Ну, шаверму, — сказал я. — Везде щаурма, в Питере шаверма. Это же как с бордюром и поребриком…

Я замолчал, глядя на недоуменное лицо Евы. Черт! Девяносто второй же! Не две тысячи двадцать третий ни разу, когда шаурма — это что-то настолько привычное, что, кажется, всегда существовало. Стопудово, когда Адама и Еву изгнали из рая, то первое же, что они должны были увидеть, это ларек с шавухой.

— В общем, это такая еда, — начал выкручиваться я. — У моих родителей друг недавно ездил в Питер и рассказывал, что где-то купил такое. Мясо и овощи в соусе, завернутые в тонкую лепешку. Очень вкусно и нажористо. Говорят.