9288

По документам сейчас я везу десять вагонов, загруженных углём, но де факто похожие коробки мои глаза не видели за все десять лет стажа работы машинистом. Платформа ничем не отличается от обычного угольного резервуара, но на ней не стоит привычная глазу прямоугольно сваренная конструкция. На ней в гордом одиночестве стоит восьмиугольный, выкрашенный в матовый серый свинцовый конструкт. Когда я согласился на перевозку странного груза меня насторожили, что восемь «полностью загруженных», как выразился мой работодатель вагонов находятся под круглосуточным наблюдением, и что лапать их, бросать на них взгляды, и тем более, вскрывать их, чтобы узнать содержимое, запрещается под угрозой незамедлительной смерти. Так что единственное, что может утешить моё любопытство, это редкие взгляды в зеркало заднего вида из кабины, которые я оправдываю перед собой переживанием, что автосцепки, крепящие вагоны, могут разойтись и соскользнуть из-за заледенения под воздействием Сибирского мороза.

Не понимаю почему именно мою персону выбрали для этой работы. Самый незаурядный и ничем не выдающийся мужик. Родился в девяностые, окончил девятку и поступил на помощника машиниста без целей и надежд на будущее. В двадцать нашел девушку, которая сейчас родила двоих и жената на мне девятый год. Начальник меня предупреждал, что «тема какая-то херовая», но не смотря на его предостережения и не слушая свой внутренний голос, который не затихая кричал: «не смей даже и думать соглашаться на это», я поставил неуверенную роспись синей гелевой ручкой, мыслями убежав к своей семье. Ведь можно оправдать настолько эгоистичный поступок благими намерениями, так? Правильно ли я поступил, когда убежал от семьи почти ничего не сказав жене и детям, оставив телефон, бумажник и одежду в шкафчике Московского депо? Да, я делаю это для того, чтобы вытащить нас четверых из нищеты, в которой мы живем с самого рождения. Но сумма, написанная в контракте, не несёт за собой ничего благого.