94 Избранные труды по языкознанию

Если под этим подразумевается связь языка с различными формами культурного творчества, то исследования и в этом направлении подразумевают преодоление простой схемы: «Язык — зеркало культуры». Язык подключается не там, где процесс культурного созидания уже закончен, а он дан изначально. В этом можно легко убедиться, исключив язык (путем мысленного эксперимента) из сферы культуры *. Окажется, что из поля зрения выпало очень важное условие. Признание языка в качестве такого условия не умалит роли других человеческих сил: между языком и культурой существует взаимодействие; результаты этого процесса следует измерять ireтолько по линии воздействия культуры на язык, но и в соответствии с тем, насколько язык воздействует на культуру.

Это особенно ощутимо в отдаленных от повседневной речевой коммуникации актах употребления языка. Если рядовой член речевого коллектива следует семантическим правилам своего языка и находится некоторым образом в его «плену», то мастер художественного слова, глубоко проникая в тайны родного языка, следует уже не слепо заученным правилам, а как бы становится соучастником в созидании языкового мировидения — непрекращающегося процесса постижения мира через язык. Но слово «участие» нужно употреблять осторожно, поскольку каждое «новое» в языке подразумевает наличие уже существующего, и ни один из великих творцов не в состоянии создать хотя бы одно слово из ничего. «Существующее» здесь — скорее ареал возможностей языка, а не реализованная и закрепленная в текстах внешняя форма. Словотворчество, в котором мы усматриваем одно из высших проявлений действия языка, основывается на энергейтической форме знания языка и отличается от того «динамического» использования языка, которое в теории трансформационной грамматики квалифицируется как «творчество» (creativeaspectoflanguageuse) [14]; хотя последнее в трансформационной лингвистике описывается в терминах динамической теории, но фактически оно остается на [15] уровне эр гона.

IV.

В главе, где говорится о „внутренней форме языка" („innereSprachform"), дефиниция данного понятия эксплицитно не дана, что послужило поводом для противоречащих друг другу интерпретаций у различных языковедов, а также психологов и философов. Всякая попытка раскрыть смысл этого основополагающего понятия по тексту, и тем более в духе Гумбольдта, должна отвечать по крайней мере трем требованиям:

Внутренняя форма является именно внутренней, а не внешней формой (это подразумевает, что ее исследование должно осуществляться по содержательным параметрам, а не по тем принципам, которые формировались в процессе исследования внешней формы);

Являясь внутренней, она тем не менее не лишенная формы субстанция, а именно форма;

Она является внутренней формой именно я з ы к а, а не вне- языкового содержания.

Трудно назвать учебник, где бы не рассматривался вопрос о внутренней форме языка, хотя нередко это понятие смешивается с внутренней формой отдельного слова. В России этому содействовали труды и авторитет А. Потебни, который в интерпретации Гумбольдта не был свободен от влияния психологизма Г. Штейн- таля *. Понятие внутренней формы слова он применил в сравнительном анализе славянских языков и в изучении мифов, заложив тем самым в России начало исследованиям в той области, которую в широком смысле этого слова можно было бы назвать этнолингвистикой.

Сила этой традиции сказывается и в заглавии книги русского философа Г. Шпета: „Внутренняя форма слова" [16].

Сведению внутренней формы языка к внутренней форме слова [17], — что не соответствует основному направлению гумбольдтовского учения, — способствовало и следующее обстоятельство: доказывая, что даже в случае «телесного», «чувственно-воспринимаемого предмета» «слово не эквивалентно» предмету, а лишь эквивалентно «пониманию (Auffassung) его в акте языкового созидания» (Spracherzeugung), Гумбольдт в данной главе приводит пример из санскрита, в котором «слона называют то дважды пьющим, то двузубым, то одноруким… тремя словами обозначены три разных понятия». (VII, 90; с. 103).

Такое сужение гумбольдтовского понятия „внутренней формы" вновь доказывает, насколько неоправданно толковать отдельные его высказывания в отрыве от общего идейного контекста. Исходная идея, пронизывающая все учение Гумбольдта, состоит именно в том, что обозначение предмета словом — это не изолированный акт словотворчества, а часть единого процесса языкового созидания. Об этом свидетельствует и последующая фраза из текста: «Поистине язык представляет нам не сами предметы, а всегда лишь понятия о них, самодеятельно образованные духом в процессе языкотворчества». (VII, 90; с. 103; разрядка наша. — Г. Р.) [18].

Такая же участь постигла и другое высказывание Гумбольдта, встречающееся в начале упомянутой главы: «Эта целиком внутренняя и чисто интеллектуальная сторона языка и составляет собственно язык». (VII, 86; с. 100).