9,5 рассказов для Дженнифер Лопес

- Нет. Сначала они поменялись на Чимкент, с одним корейцем. Потом переехали в Запорожье. А уже потом, десять лет назад, в Смоленск.

- Без доплаты? - Наташа никак не могла поверить Альберту. Как будто только после выяснения окончательных условий обмена можно будет при-знать и самого Альберта.

- Без, - Альберт был удивлен: как можно за Свободный еще и доплату требовать?

- А вы... - уже значительно внимательнее посмотрела на него администраторша.

- А я в Ленинграде живу. Это под Смоленском, - пошутил Альберт. - Ну, какое это имеет значение?! - вдруг с вырвавшимся рыданием воскликнул он, уже как бы имея право на рыдание, заслужив его для себя в глазах Кореноева тем, что - не самозванец какой-то, а действительно местный, признанный, имеющий биографию. И тут он вспомнил, что с этой Наташей он целовался после первого курса, у ее дома на Торговой, в июле, после дождя, во втором часу ночи, и он посмотрел на ее губы, теперь уже бледные... Она, видимо, также вспомнила этот случай и поджала их.

- Да, друзья, - насмешливо сказал Кореноев, - завидую вашей вечной молодости.

Альберт и на него внимательно посмотрел. И только сейчас понял действительно завидует! От самого Хабаровска люто, ненасытно завидует! Потому что не может уже сам, не получается!

- Слушай, Натали, - повернулся Альберт к Ксендзенской, стремительно возвышаясь с каждым мгновением над недавним Альбертом Тулуповым. Послушай-ка меня внимательно. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?

- Выпить? - переспросила Наташа, мгновенно понимая, как всякая женщина, происшедшую с Альбертом перемену. - Мы же закрылись. И ресторан не работает.

- Жаль. - Альберт облокотился о конторку и опустил глаза.

- Намеки у вас, Альберт, надо сказать, необыкновенно тонкие, - сказал Кореноев, нагибаясь за "дипломатом". - И откуда вам известно, что у меня здесь расположено, я не знаю, уважая вашу порядочность...

- Ребята, - сказал Альберт, неощутимо для себя выпив полстакана кореноевского коньяка, - мы же первое поколение в этом веке, которое нормально постарело. Натали, тебя это не касается. Нас оглушила тишина, и мы не успели как следует пожить.

- Разве можно так, - поморщился Кореноев. - Это же цыганщина - то, что вы говорите, Альберт.

- Если бы ты знала, Натали, - продолжал Альберт, - как я ненавидел этого человека. Я готов был задушить его и выкинуть из поезда на полном ходу, но предварительно - понимаешь? - предварительно убедив его в том, что все это серьезно. Да! Серьезно! - Альберт готов был снова прорыдать, поэтому сделал паузу. - Это богатое соболиное, черно-бурое пальто моей жизни! Любая минута безнадежности или тоски прожита в ней с полной ответственностью! Я никогда не сачковал. Не то что вы, Кореноев.

- Может быть, нам лучше сменить обстановку? - спросил Кореноев. Его, казалось, ничуть не тронуло перерождение Альберта. - Извините, Наташа, но вы напоминаете мне часового, которого забыли предупредить о ликвидации объекта.

В плаще, туго собранном на талии узлом пояса, в черной велюровой шляпе с большими полями, с алыми губами и черными точками зрачков серых глаз шла рядом с Кореноевым бывшая баскетболистка. Ах, если бы они оставались на расстоянии десяти метров! Этакая парочка из Европы.

Но нет. Альберт надел черные очки. Город Свободный немного умерил свою интенсивность. Альберт сам себя спрятал от него и теперь мог наблюдать перемены не так остро.

Улицы, по которым долго ездили и ходили, в особенности, когда их не ремонтировали все это время, еще более закрепились в его памяти. Там, в памяти, происходило сличение топографических карт. Когда же попадался деревянный тротуар, доска на этом тротуаре, которую помнила его нога с тех лет, восторг Альберта газифицировался и на какое-то время опьянял его.

Пока Кореноев и бывшая баскетболистка от своего разговора снисходительно-ласково разворачивали внимание к Альберту (а это произошло между десятью и семью метрами от него), у Альберта было достаточно времени, чтобы повздыхать, прилежно припомнить свою службу в армии, послеармейские тусклые годы в Ленинграде (лет, пожалуй, десять-двенадцать), обратить особое внимание на почву. Иногда кажется, что почва везде одна и та же. Какое заблуждение! Альберт мысленно встал на четвереньки и различил между поребриком и травой родной состав. Затем лег на поребрик, ощущая хрупкость позвоночника, и заглянул в небо. С появления на свет все это пронизывало и месило состав Альберта, все по-муравьиному стаскивало к нему одно и отбрасывало ненужное, он снова в этой мясорубке! Но уже другой. Другое все квасило его и ломало. И он не сопротивлялся. Кто внушил ему счастье несопротивления? Кто позвал не барахтаться?

Жизнь любила Альберта за это. Он знал.

- Можете меня бить, Альберт, - сказал Кореноев, перешагивая семиметровую черту, - но я обнаружил здесь "мерседес".

Еще один! Из прошлых лет!..