9,5 рассказов для Дженнифер Лопес

- Можно было поговорить по-человечески. - Алина вынула из сумочки зеркальце и внимательно посмотрелась в него. - Выкину... из окна... Я даже перепугалась. А что, я действительно так красива?

Миша молчал.

- Вы не отчаивайтесь, - Алина улыбнулась. - Взрослые люди, взрослые дела. А вы интересный. И даже очень. Настоящий мужчина. Но, к сожалению, она вздохнула, - я выхожу замуж. Или мне подумать еще, а?

- Подумайте, - сказал Миша.

- Какой здесь этаж? Седьмой? Представляю, как я лечу вместе с осколками стекла. А в газете появляется заметка: "Руководитель группы выбрасывает нерадивую сотрудницу с телом Дженнифер Лопес с седьмого этажа". Знаете что? Я все-таки подумаю, а?

- Подумайте, - повторил Миша, не глядя на нее.

- И выкинул бы? Это что-то новое, - сказала Алина и, проходя мимо Миши, взъерошила ему волосы, - безумно интересно! - сказала она с порога. - До завтра, дорогой!..

- Мне нравится этот мачо, - сказала мисс Лопес.

- Но он не мачо, - возразил я. - Он русский интеллигент.

- Все русские интеллигенты - мачо, - упрямо сказала мисс Лопес. - Я знаю. Я читала Чехова.

- Какие же они мачо? - вмешался Боря. - Они Россию профукали.

ВАРИАНТ

Сон пропадает уже тогда, когда край небес бледнеет, затем зеленеет, и все облачка, оказавшиеся на востоке, так же неуловимо меняют оттенки своей пепельности, - густая полукруглая синева вновь линяет и появляется

солнце.

Ходишь, на ходу потягиваешься и зеваешь так, что скулы трещат. А посмотреть на часы - половина пятого - и пойти к маслоскладу. Там, за рядом колючей проволоки дом с огородом и сеновалом, и деревья, два тополя у калитки, а между ними качели. Хозяин дома - сверхсрочник, и каждое утро жена его, лет двадцати восьми, простоволосая, в желтом платьице, выводит из стайки корову и гонит ее по тропинке в бурьяне. И от рассвета, и от туманца, и от жены сверхсрочника с ее высокой грудью так тянет запахом холодного, ломящего зубы молока, так отдается студеностью во всем теле...

Стоять, опершись на ящик с надписью "Не кантовать. Южно-Уральская ж. д.", стоять, вертеть карабин, щелкать затвором и не вымучить, как сказать слово, да за словом еще слово?..

А она уже идет назад, волосы закалывает на ходу, вся в лучах и сырости трав, пока маленькая, как игрушка. Эх, достать бы такую игрушку...

...До качелей дошла - посмотрела - шагах в двадцати всего. Что же?

- У вас попить не найдется?

- А-а?

- Воды попить не вынесете?

- Сейчас, - сказала.

И вот укрылась в зеленой веранде... Подогну и я колючую проволоку, через канаву - скок...

В ковшике несет.

- Спасибо. Не хочется каждое утро в такую рань вставать?

- А кому захочется? - отвечает, зевая.

- Это даже и хорошо. А сейчас снова в постель, самые сладкие сны под утро.

- Какие там сны, завтрак пора готовить, муж голодный приедет.

- С дежурства?

- Тревога вечером была, с тех пор и нет.

- У нас тоже была, но через час дали отбой.

- Так то у вас...

- Я бы от такой жены по тревоге не бегал, лучше уж дембильнуться. Не ценит, наверное?

- Ох уж и жена. Да он, собака, ни одной бабы не пропустит.

Ф-фу, сокровище!

- Что-то даже и не верится. Себя бережет?

- Как же, - усмехнулась она, - бережет... - и покраснела.

Берешь ее за руку и пригибаешь вниз ее холодную руку, а глаза искоса, серые, с точками зрачков. Наклоняешься к губам, и они ускользают, но другая, правая рука обгоняет плечо, ложится, впаивается, поцелуй.

Бережно-сильные волны рук и груди - мерный взмет захолонувшей крови гибкий провал спины.

Но - быстрый взгляд на дома, на бетонку, на солнце - шепот:

- В девять вечера... в орешнике у старого ангара...

На высоком крыльце - оглядка влет, от мочки уха вспыхнувшие вперед, к судороге губ и подбородка, упрямство и почти гнев.

Орехи по два, по три в розетках сжатых листьев, они даже на ощупь терпки, а когда обламываешь, освобождая ядрышко желтого ореха с наперсточным тиснением головки, от пальцев терпкость подбирается на язык, к небу.

"Тр-рак!"

Пустой.

"Тр-рак!"

Две дольки в шероховатой обертке прокатываются по зубам.

Ожидание.

Начало - человек в звере промелькнул на распутье.

"Тр-рак!"

Если ощущение больше суток, оно консервируется.

"Тр-рак!"

Успею к отбою?

Орехи по два, по три в розетках сжатых листьев...

- Ты уже здесь.

Резко, почти истерично оглядываешься: белая блузка, черная хозяйственная сумка, что-то наигранно-насмешливое.

- Ты откуда?

Ножом по фаянсу. Исправлению не подлежит.

- А где же - здравствуй?

Вяжут, как во сне. Нелепые скачки, ужимки за спиной, понесло ветром перекати-поле - руки, ноги, голова - точка на горизонте.

- Я очень хотел тебя видеть.

Шаг, глаза опустила. Встал, вырос, посвежел, ветер крепнет, соленые брызги на губах, штурвал уверенно перехвачен.

Твои уловки от боязни.

Январь. Метет. Суббота.

Три раза постучать в окно кухни. Сине, черно вокруг. Здесь, с подветренной стороны, - затишье. Гремит крючок, с порога объятье, запах чистых волос.

- С ума соше...

- Сойдешь, - в выдохе, алое, как роза.