99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

И. М. Долгорукий в отличие от ее мужа писал об Александре в своих воспоминаниях с большой теплотой и уважением: «…я признаюсь, что мало женщин знаю таких, о коих обязан бы я был говорить с таким чувством усердия и признательности, как о ней… Она соединяла с самым хорошим смыслом приятные краски городского общежития, живала в Петербурге и в Москве, любила людей, особенно привязавшись к кому-нибудь дружеством, сохраняя все малейшие отношения с разборчивостью, прямо примерной в наши дни… Дома, в деревне – строгая хозяйка и мастерица своего дела, в городе – не скряга…»

А вот мнение о Струйской, которое записала Наталья Тучкова-Огарева, жившая недалеко от Рузаевки: «В нашем соседстве жила Александра Петровна Струйская; моя бабушка очень любила ее за ум и любезность…»

После смерти мужа Александра была вынуждена взять управление хозяйством в свои руки. Дети ее либо были еще маленькими, либо не проявляли никакого интереса и способностей к управлению усадьбой. Хозяйкой она оказалось весьма умелой. Например, организовала на территории поместья ткацкую мануфактуру, которая скоро начала приносить неплохую прибыль. Проблема была только в том, что работали там девочки 7–8 лет. Увы, в те времена о трудовом законодательстве, защите прав трудящихся и охране детства никто и не слыхивал.

Не стоит обольщаться, глядя на благородные лица и изысканные наряды владельцев поместий и деревень, – за очень редким исключением крестьян как равных себе людей они по большей части не воспринимали. Конечно, в интеллигентной либерально настроенной среде считалось дурным тоном применять к крепостным телесные наказания, но таких продвинутых крепостников было не так уж и много.

Струйская к этим либералам точно не относилась. Ее сыновья не брезговали развлекаться с крестьянками, от этих отношений порой рождались дети, а хозяйка не задумываясь откупалась от нежданной родни и выдавала девиц замуж. Таким внебрачным сыном Юрия Струйского был поэт и музыкальный критик Дмитрий Струйский, печатавшийся под псевдонимом Трилунный, внебрачный сын Леонтия Струйского Александр Полежаев также проявил немалое поэтическое дарование. Кстати, Леонтия Струйского за расправу над собственным управляющим в 1820 году лишили дворянства и сослали в Сибирь.

Другой сын Струйских, Александр, между прочим, полковник и участник Бородинского сражения, был известен в Рузаевке как «страшный барин». В 1834 году его зарубил один из крестьян. Месть Александры Петровны была суровой. Она четыре дня морила голодом всех своих крепостных и скотину, а затем заставила дворовых людей смотреть на расправу над убийцей своего сына. И хотя тогда ей было уже под восемьдесят, воля ее ничуть не ослабела.

Очень может быть, что если бы имение Струйской не находилось так далеко от столицы, то жалобы крепостных вполне могли достичь ушей кого-нибудь из лиц, облеченных властью, и помещица могла закончить жизнь так же, как и пресловутая Дарья Салтыкова, заточенная до конца своих дней в одиночной келье в монастыре. Но Александре Петровне повезло. Она умерла в возрасте 86 лет в своей постели – уважаемой хозяйкой усадьбы.

А мы смотрим на рокотовский портрет и повторяем слова Николая Заболоцкого, которые теперь можно воспринимать совершенно иначе. И обман глаз Александры Струйской, возможно, заключается как раз в противоречии между неземной красотой и одухотворенностью ее облика на портрете и той совершенно приземленной, жестокой и в чем-то даже страшной жизнью, которую Александра Петровна Струйская прожила на самом деле.

24

Неужели и в XVIII веке убивали журналистов? И что же этот Марат не так сделал?

Корреспондент местного телеканала на презентации выставки к юбилею местного художника

В очередной раз издержки революции, однако…

Жак-Луи Давид. Смерть Марата. 1793 г.

Известная картина Жака-Луи Давида «Смерть Марата» – еще одна история из серии «утром в газете – вечером в куплете». Вообще-то художники редко становятся участниками политических баталий. Самое большее, на что они оказываются способными, – это либо наблюдать и фиксировать происходящее, находя в окружающем хаосе источник вдохновения, либо произвести революцию в собственном творчестве, напугав или восхитив этим весьма узкий круг знатоков и критиков.

Жак-Луи Давид оказался редким исключением, хотя его художественный стиль был вполне стандартным для второй половины XVIII века классицизмом, но зато Давид умудрился поучаствовать во Французской революции, причем примкнув к наиболее радикальному кругу монтаньяров, лидерами которых были Марат и Робеспьер. Художник даже был депутатом Конвента, голосовал за казнь короля, а позднее стал членом Комитета общественной безопасности, лично подписав при этом значительное число смертных приговоров. На этой почве он даже развелся с женой, которая не одобряла его политическую активность.