99 книжных вивисекций. Рецензии с перцем и кровью

Но название романа носит и второй оттенок смысла. Герой является обладателем редкой профессии, он фокусник, но не просто фокусник, а фокусник-волшебник. Таких как он осталось мало в мире, всего пятнадцать, они разбрелись кто куда, но не потеряли себя, сохранили свою суть в жизненных передрягах. Они носители редкого жанра, умения творить волшебство, и они живут в поиске, чтобы вернуть жанр в жизнь, чтобы люди снова оценили его. В конце концов, не сговариваясь, они собрались в горах, чтобы продемонстрировать друг другу, что не теряли времени, что они выросли, что они развили в себе то, что хотели, и не стали ничтожествами. Но собрались они в таком месте, куда сошла сель и погребла их под собой. Но им все нипочем, они вышли сквозь сельную грязь на поверхность и отправились дальше по жизни. Поиски жанра бесконечны, это их подлинная жизнь.

Шутки автора порой бесподобны, например, ожившая уточка в небесах поет немного переиначенную знаменитую песню "Самоцветов":

Вся жизнь впереди,

Только хвост позади.

У нас же в свое время пели более пошло:

Вся жизнь впереди,

Разденься и жди.

А как изящно автор имитирует мат выдуманными несуразными словами? А какие у него колоритные попутчицы женского рода? Невозможно пересказать, только читать, благо, что совсем недолго, роман не длинный и читается легко. Взгляд на обыденную жизнь простых людей со стороны российского интеллектуала шестидесятых-семидесятых. Присутствует и снобизм в легкой форме, как же без него. Но когда все уходит в иронию, самоиронию и юмор, плоскость и пошлость жизни переносится гораздо легче, и никому от авторских шуток не обидно. Ведь даже в разгар застоя в "Новом мире" роман напечатали. А это о многом говорит.

38. Между собакой и волком Роман, 1980 Саша Соколов

Дядя Саша Соколов навалял немного слов,

в непролазную трясину затащил своих скотов,

что-то хнычат и мяучат и по-русски говорят,

в бубны лихо тарабанят, в ейны дырочки сопят.

И не чуется отрады, все в округе вкривь и вкось,

ничему ничуть не рады, надысть это все сдалось,

но не верится Сашуле, много лезет между слов,

среди боли и путины любит он своих скотов.

К автору было предубеждение: за что такой почет и уважение? Однако сейчас после прочтения померкли последние сомнения.

Что за чудо, не пойму, постоянно ловишь себя на неосознанном желании писать в рифму, ну, пусть не совсем в рифму, а чтобы складно звучало и тональность при этом блюсти. Это, наверное, и есть подражание Саше Соколову, не захочешь, а напишешь в струе мелодики его текстов. В Вики попалось, что до 80-ти процентов писателей (видимо, русских) испытали на себе его влияние, то есть влияние его творчество на собственное, изначально призванное быть чистым и незамутненным ничем и никем. Творить как дышать. Похоже, автор дышит гармоничнее, что совсем не обидно и не трогает за живое. Попросту сразу соглашаешься, да, так все и обстоит, именно так и такими словами. Которые вьются и вьются и складываются в неземную мелодию. Ничего искусственного нет в этой вязи слов. То ли проза, то ли поэзия, то ли модерн, то ли пост – какая разница, если отражает, даже вмещает в себя чуть не целиком сакральность языка (если она есть, а она должна быть, иначе почему в начале было Слово?). Всесторонне описанное и обрисованное полотно мира раскрывается читателю на листе бумаги. Замечаешь, что после Соколова повышается зоркость и объемность взгляда, смотришь на обычное безлистое дерево под окном и понимаешь, что на тему "безлистого дерева" можешь написать и одну, и две, и десять страниц, причем получится не пустое из порожнего, а нечто от него самого, деревянного и без листьев. Странно, но приобретенное качество, видимо, отражает скрытое богатство языка, которое мы до времени не различаем. Соколов как катализатор прозрения в суть языка.

Это не первая попытка, за плечами уже его дебютная "Школа для дураков", тогда было понятно, что это открытие, но масштаб не доплелся до мозгов. Давно это было. Сейчас, кажется, все по-другому случилось после прочтения его волшебной прозы.

Читается Саша Соколов не просто, малейшее мысленное отвлечение от текста чревато потерей ощущения смысла происходящего. Необходимая постоянная концентрация приводит к медленности процесса, каждая страница дается, можно сказать, с боем с самим собой, но это не напрасные усилия, ничего похожего на – какую муру я читаю, – такое тоже было с книгами некоторых авторов. Наоборот, чувство, что прочитанное ложится как раз туда, куда ему и следует ложиться.

И ни слова мата! Вроде куда уж больше про народ, чтоб "оживить" речь. Нет, обошелся без, да еще как, мат его текстам нужен как собаке пятая нога.

Возможно, он открыл универсальный метод в языковом пространстве, которому хочешь – не хочешь, а будешь следовать как аксиоме.

39. Aestas Sacra Повесть Новый Мир, № 9, 1993 Асар Эппель