Всё это связано и с женской любовью. Женщина постоянно нуждается в подтверждении нашей любви. В постоянных клятвенных заверениях, во всяких там поцелуях да нежных словах… Её интересуют в этом плане даже и не подарки, но ими выражающееся наше отношение. И если она в течении дня ничего подобного не услышит, то внутри у неё всё самопроизвольно, независимо от неё самой, рушится: «а может, он меня уже и не любит?» А потом она начинает «орать» — употребляю это выражение в переносном смысле. То есть — ни с того ни с сего, без какой-либо видимой причины она задаёт свой «коронный», порядком уже поднадоевший, вопрос: «А ты меня ещё любишь?» Изволите видеть — рухнуло. Прямо как с дуба.
Да и вообще, большая часть женских качеств, традиционно считающихся достоинствами — любовь к порядку, потребность в заботе — в действительности вытекают из духовной слабости женщин, а не из их силы. Женщина любит порядок, ибо в беспорядке чувствует себя плохой; заботится о своём мужике она
У меня даже была шальная мысль (шальные мысли, как правило, и самые интересные, и наиболее труднодоказуемые), что классическое женское любопытство — не что иное, как превращённая форма постоянного, глубинного женского желания услышать что-либо для себя лично хорошее или приятное. Вообще-то, само по себе такое желание ни о чём особом не говорит. А вот если оно постоянное — то совсем другое дело. Это говорит о том, что где-то внутри такой человек ощущает себя как бы несовершенным, чуть ли не плохим. Почему дети так любопытны? Несовершенному нужно (и одновременно важно) постоянно слышать о себе что-то хорошее. Но будем более корректными: человек ощущает в себе некую возможность собственной «плохости». То есть — смутно ощущает себя всегда способным «упасть», то есть слабым. Он тянется ко всему новому в надежде найти там нечто, что утвердило бы его в собственных глазах, сделало значительным. Схема здесь выстраивается такова: (в основе) женское стремление быть единственной — желание быть самой лучшей — желание быть самой красивой — неуверенность в том, что она самая красивая — потребность услышать это от мужчины как комплимент — любопытство.
Не исключено, что такое явление, как мода, также придумана для самоутверждения женщины: те, кто «идут в ногу со временем» чувствуют себя на 100 % хорошими. Какое, в сущности, по-женски простое и удобное средство! Оделся по моде — и, считай, избавился от всех комплексов, и даже можешь смотреть на других свысока.
Все женщины любят, чтобы за ними как-то там необыкновенно ухаживали, чтобы на них тратили кучу денег, дарили всяческие (в том числе и дорогие) подарки. Нетрудно видеть, что за этой меркантильностью лежат вещи куда более глубокого порядка. Ибо, чем больше тратят на женщину, тем более ценной она себя ощущает. Спрашивается: почему? Почему ощущение собственной полноценности может зависеть от столь внешнего действия? И было ли оно вообще — изначальное ощущение собственной полно-ценности? Женская любовь к дорогим подаркам более всего обличает скрытую неполноценность.
Давайте уж заодно вспомним и Ассоль А. Грина. Её стремление закадрить чувака на яхте с супер-пупер парусами, вот эта бредовая мечта, которую она себе накрутила — ни что иное, как прикрытие стремления избавиться от кучи комплексов (ранняя смерь матери, отсутствие образа для уподобления, нищета, издевательства сверстников, презрение жителей города, и всё такое прочее). Но суть-то в том, что и тьмы других девиц не отказались бы от необыкновенной яхты с этаким красавцем в рулевой рубке. Да и вообще — чтобы «всё у них с ним было необыкновенно, не как у всех». Почему? Разве просто взаимной любви со сверстником недостаточно? Нетрудно видеть, что самое стремление к той самой «необыкновенности» имеет у женщин типично компенсаторную природу, а именно — стремление возвыситься в собственных глазах, возомнить себя чем-то особенным. Но таковое стремление явно изобличает — ну, вы сами понимаете, что.
К чему клоню-то? Мечты многих девушек выйти замуж за «прынца» также свидетельствует об онтологическом женском… ммм… — как бы сказать это помягче? — несовершенстве. Для человека с нормальными мозгами очевидно, что столь неравный брак изначально обречён: принц — по определению человек, безмерно превосходящий по статусу нашу мечтательницу (об этой истории мы подробнее поговорим ниже). Владелец того самого фрегата у А. Грина тоже был, если я не ошибаюсь, какое-то там княжеское отродье. Нормальный купецкий сын такого мотовства с парусами никогда бы себе не позволил: это типичные замашки аристократа, который нашей героине заведомо не пара. И это тоже очевидно всем. Но только не ей! Спрашивается: почему?