990 000 евро

Ганс замялся, явно думая о чем-то более важном, чем процедура расплаты, и я немедля ответил за него:

– Наличными.

Девушка назвала какую-то смехотворную сумму вроде пятнадцати тысяч рублей, я тут же отсчитал деньги, и снова серия фотовспышек ослепила меня.

Потом еще минут пятнадцать служащие магазина упаковывали в пакеты наши гражданские костюмы и туфли, а потом мы пошли к выходу, и я очень вовремя понял, что нам некуда идти – перспектива остаться на улице наедине со сворой репортеров означала похоронить всю эту аферу в зародыше. Олигархи бывают экстравагантными, но чтобы спуститься в московское метро, они должны быть ненормальными.

Охранники супермаркета держались рядом, и я, понизив голос, обратился к ближайшему:

– Приятель, как бы нам уехать без этого надсадного сопровождения? Честно говоря, щелкоперы утомили.

– Пойдемте за мной, – с готовностью пригласил он, как будто держал уже такой вариант в голове.

Мы свернули за дверь с надписью «служебное помещение», оставив там на страже второго охранника, прошли по длинному пустому коридору и вышли к грузовому сектору.

– Такси? – спросил охранник, и я согласился.

Мы постояли на улице не больше пяти минут, когда к эстакаде подрулил черный представительский «мерседес» без каких-либо опознавательных знаков вроде «шашечек» или желтого фонаря.

Я нащупал в кармане тысячную купюру и протянул ее охраннику. Мужчина слегка замялся и потом неловко попросил:

– А можно автограф, Михаил Дмитриевич?

– Легко, – откликнулся за меня Ганс.

Ганс аккуратно выудил у меня из рук купюру, потом из рук охранника забрал ручку и размашисто расписался на деньгах: «Ганс Миллер».

Охранник взял эту купюру с осторожным недоумением на лице, но я тут же подумал, что это был наилучший выход из ситуации.

Потом я сел в «мерседес», рядом со мной уселся Ганс с двумя пакетами в руках, и наша машина рванула с места – очень вовремя, как раз мимо набегающей к заднему выходу толпы репортеров.

Ганс назвал адрес, но водитель, задумчивый меднолицый кавказец, ничем не выразил своего удивления и всю дорогу ехал молча. У самого КПП он сделал широкий круг, привлекая внимание дежурного наряда и болтающихся вокруг части ребят, возвращающихся из увольнения.

Я сунул Гансу пачку пятисотенных купюр, чтобы он сам расплатился с таксистом, но водитель в протестующем жесте поднял короткопалую ладонь, не желая брать деньги.

– Услуга за услугу, господа, – неуверенно начал он. – Можно мне ваш автограф?

Таксист протянул мне заготовленную заранее ручку и мутную фотографию, где он был изображен в обнимку с Филиппом Киркоровым.

– С той стороны, пожалуйста! Марату! – прижал он вторую руку к сердцу и закатил глаза повыше.

Я вывел с обратной стороны фотографии размашистую подпись «Михаил Прохоров – Марату! Больших финансовых удач тебе, Марат!» и вернул карточку.

– Подождать здесь? – с готовностью спросил таксист, но я отмахнулся – зачем?

– Завтра приезжай, часам к двенадцати, – зачем-то сказал ему Ганс.

Мы с Гансом вышли из машины одновременно, причем разленившийся немец позабыл открыть мне дверь. Вылезая, я успел подумать, что так разлагающе на Ганса подействовала близость казармы.

Мы успели сделать по шагу, пройдя ярко освещенные полураскрытые ворота КПП, когда из полумрака строевой площадки раздался зычный окрик:

– Явились – не запылились?!

Комбат стоял в окружении незнакомых нам офицеров в звании от полковника и выше, и до меня дошло, что мы лицезреем ту самую грозную комиссию из штаба округа.

– Товарищ майор! Сержанты Прохоров и Миллер вернулись из увольнительной в расположение части! – доложил я звенящим от ужаса голосом, и вокруг настала недоуменная тишина.

– Какая еще увольнительная? Вы же в самоволку бегали, пидорасы, – неуверенно сказал комбат, оглядываясь по сторонам.

Из темноты вынырнул Суслик:

– Никак нет, товарищ майор. Мы уже разобрались, ошибочка вышла. Я посылал солдат за горбылем, для утепления столовой. Так они достали. Было сложно, но они справились, – последнюю фразу Суслик повторил на бис, повернувшись к нам лицом, и мы с Гансом заорали, как перед расстрелом:

– Да, да! Мы достали! Целую машину горбыля!

– Десять кубов, – строгим голосом подсказал Суслик, и мы закивали головами:

– Так точно. Десять кубов!

На лицах членов комиссии проявилось понимание.

– Ну, тогда в казарму шагом марш! – приказал нам Суслик, и мы с Гансом с готовностью развернулись в нужном направлении.

– Стоять! – вдруг гаркнул комбат.

Мы замерли, а комбат продолжил:

– Вас еще посылали за комплектом зимней резины к «Ладе-универсал». Где резина?

Ганс посмотрел на меня с тревогой, но я успокоительно поднял руки: дескать, все нормально, на это денег хватит. Вслух я сказал:

– Так точно, товарищ майор. Резина будет доставлена в расположение части завтра в семнадцать ноль-ноль!

Члены комиссии оживились, один из офицеров, пожилой сухощавый старикашка с генеральскими погонами на плечах, задумчиво обронил, повернувшись к Суслику:

– А за передним бампером к «пятой бомбе» вы их, случайно, не посылали?

Суслик с нескрываемым любопытством посмотрел на меня, едва заметно усмехаясь в рыжие усы: