999. Последний хранитель

— Мне это не нужно. Я даже не претендую на то, чтобы ты поверил хоть одному моему слову, не прочитав рукопись и не попытавшись понять то, что я тебе сказал. Мне нужно понимание. Знаешь ли ты, что такое любовь? Не к Богу, а та, что соединяет мужчину и женщину?

— Я от нее отказался! — крикнул монах. — Зачем ты мне напоминаешь? С того времени я думаю только о Боге!

— И о предательстве Церкви.

— Это другой разговор. Уходи, Джованни. Что тебе от меня нужно?

— Мудрый совет друга. Больше ничего.

— Он будет последним, Джованни. Ты своим плугом провел слишком глубокую борозду между нами. Я не могу и не хочу идти за тобой.

— Ладно. Тогда увидимся на небесах.

— Все-таки выслушай меня в последний раз. Не все твои тезисы осуждены. Тридцать из девятисот — хороший результат. Защищай свои позиции и контратакуй. Диалектика — вот чего тебе не хватает в последнюю очередь, а в первую — умения рассуждать здраво. Но защищайся отсюда, из Флоренции. Здесь ты в безопасности. Что же до остальных тезисов, для которых первые девятьсот служат троянским конем, то забудь о них. Спрячь или сожги! Не доверяйся Риму, не езди туда больше, даже если того требует твоя плоть.

— Я должен снова увидеть Маргериту, я не могу без нее.

— Тогда поезжай и сам накинь себе на шею веревку. Похоть сбивает тебя с толку. Ты же погибнешь.

— Любовь сильнее смерти, Джироламо. Мое чувство к Маргерите — не зов плоти, хотя с ней я познал такую музыку, какую может исполнить только хор ангелов.

— К нему добавились голоса дьяволов…

— Прошу тебя, не говори так. Я ведь знаю, ты способен меня понять.

— Негоже пользоваться доверием, с которым я когда-то, в порыве безумия, тебе открылся.

— Все накрепко заперто в моем сердце. Но не только поэтому мне надо вернуться в Рим, — продолжал Пико. — Ты знаешь, другой Джироламо — тоже мой друг.

— Бенивьени?

— Да. Он уже давно в тюрьме по серьезному обвинению.

— Ересь?

— Содомия. У меня в голове не укладывается!

— Мне никогда такое не нравилось. Это слабость! Люди, подверженные ей, могут быть очень опасны.

— Не все же такие крепкие, как ты.

— Моя сила — только в убежденности. Во всем остальном мне страшно, даже очень. Я боюсь многого, к примеру этих адских костров. Ведь на земле им зачастую скармливают невинных. Будь осторожен, Джованни.

— Да и ты тоже. Твои слова не просто задевают, они чистейшая ересь. Мы с тобой, как два Давида, что атакуют Голиафа с разных сторон. Я никогда не поверю, что этому пастушку хватило одного броска.

— Ладно, остановись. Делай, что я говорю. Используй деньги, которые имеешь, чтобы освободить твоего содомита, но в Рим не езди. А теперь иди! Слуга, что следует за тобой поодаль, действует мне на нервы, а твой конь бьет копытом, совсем как ты. Но остерегайся морозника.

— Я знаю, он ядовит.

— Мало знаешь.

— Мы еще увидимся, Джироламо?

— Сомневаюсь, разве что перед Господом… или перед его Матерью.

Монах обернулся, посмотрел вслед уезжавшему Пико и наставил на него указательный палец.

— Помни о своем обещании! Если я завоюю Флоренцию, ты пострижешься в монахи!

Джованни нахлестывал коня, который и без того уже вспотел после крутого подъема во Фьезоле. Встреча с монахом довела его до крайности. Мысли Пико летели в Рим. Позже, у себя в кабинете, при огоньке свечи, он написал письмо.

Мой дорогой друг и брат!

Я говорил с монахом, который тебе знаком. Он посоветовал мне ради пользы моего здоровья предпринять поездку в Рим. Здесь я только относительно здоров, несмотря на усилия медиков, которым не очень доверяю. Я вышлю тебе денег. Сделай все возможное, чтобы вызволить из неприятностей дорогого поэта, стихи которого, полные муки, звучат у меня в ушах. Представляю себе также страдания моего милого цветка, который не смог сорвать. Полей его моими слезами и передай, что наш уговор остается в силе. Когда сможешь, извести меня о другом нашем цветке. Надеюсь, он неплохо чувствует себя в новом саду. Я знаю, ты сделаешь так, что у него ни в чем не будет недостатка. Во имя нашей дорогой Матери.

~~~

Рим

Суббота, 31 марта 1487 г.

Ферруччо кончил читать письмо и улыбнулся. Леонора зашептала благодарственную молитву, как с детства была приучена реагировать на любую новость, плохую или хорошую.

— Добрые вести?

— Хочешь прочесть?

— Нет, письмо адресовано тебе. Что там написано?