— Не хочу входить в дом. Мне страшно смотреть, во что он превратился,— раздраженно проговорила она.— А ведь нам было здесь так хорошо, когда мы все тут жили.— Сощурившись на солнце, она указала взглядом на бескрайний пустырь из рытвин и побуревших кочек, в который теперь превратился наш задний двор.— Пойдем лучше там поговорим.
— Какая-то ты раздражительная сегодня,— заметил я, но покорно поплелся следом по подъездной дорожке. Мимо кизилового дерева, мимо дома. Сегодня сестра надела синий сарафан, который лип к ее мокрой от пота спине.
— Почему все так вышло, Гантер? Почему именно так?
Я быстро огляделся по сторонам, но рядом не было ни единой живой души. Даже птицы — и те не парили в пустом безоблачном небе.
— Даг,— напомнил я ей хриплым шепотом, пытаясь не напрягать голос Имя мне подсказал телефонный звонок за день до взрыва. Я подумал, что настоящий Даг Орни, где бы он сейчас ни был, все равно никогда ничего не узнает.— Ты обещала.
Мы с ней уже сошли с подъездной дорожки и углубились в буйные заросли репейника. Сестра устало пожала плечами:
— Почему все так вышло... мистер Орни?
Я ускорил шаг, чтобы нагнать ее. Я был босиком, но к моим ногам не прилипло ни единого репья. Наверное, стопы у меня мозолистые и жесткие.
— Дорого, наверное, брать напрокат классический «эд-сел»? — сменил я тему.
— Дорого, да. — Ее голос был тусклым, резким.— Особенно летом, когда начинаются все эти мексиканские свадьбы. Он пятьдесят седьмого года, но в нем, должно быть, стоит новый двигатель или что там еще бывает... сегодня я даже указателей не различала на старом шоссе номер шестьдесят шесть. Всю дорогу — один Футхил-бульвар. Не знаю, смогу ли я снова приехать сюда, к тебе. Смогу ли пробиться к тебе еще раз. Даже я, твоя сестра-близняшка, которая
— Ну,
— Это явно неосвященная земля. Это что, какой-нибудь перекресток? Что ты забыл в этих репьях-сорняках?! Свое
Я улыбнулся и покачал головой. Теперь я понял, чего боялся. Нет, не мальчика в темном бальном зале. Я боялся рассветов. Каждый рассвет, предвещающий очередной новый день, отзывался во мне напряженным страхом. Страхом неизвестного. Тот мальчик из моих снов... он нашел способ, как спрятаться от рассветов. Но я этого не умел, и каждое утро солнечный свет безжалостно и неизбежно проникал под плотно закрытые веки, предвещая начало нового дня. Я хотел сказать сестре что-нибудь ободряющее, но она смотрела куда-то мимо меня совершенно пустыми глазами.
— Господи,— выдохнула она с благоговением, причем сейчас ее голос был почти таким же хриплым, как мой.— Это же здесь снимали, отсюда. Ну, та фотография... с утенком у дерева авокадо. В фотоальбоме, помнишь? — Она указала глазами на дом.— Сейчас там нет никакого дерева, но ты посмотри... под тем же углом вид на дом, эти окна... точно, как на фотографии. Тогда мы его не узнали, дом... потому что мы его помнили новым, недавно покрашенным, а не таким облупленным и облезлым, каким он стал теперь... каким он был на фотографии. И еще на фотографии было большое дерево на переднем плане. Оно тоже нас сбило.
Я встал рядом с сестрой и посмотрел на дом, щурясь на солнце. Свет был очень ярким, и у меня жутко слезились глаза. Похоже, сестренка была права. Если представить дерево справа, а рядом с деревом — керамического утенка, то этот вид очень напоминал вид на снимке из старого фотоальбома.
— Человек, который это снимал, стоял прямо здесь,— тихо проговорила сестра.— На этом самом месте.
Или
Но вслух сказал совсем другое:
— Свозишь меня в супермаркет?
Когда сестренка уехала, я еще несколько раз ходил на то место и смотрел. Похоже, конечно... но я до сих пор не уверен, что это