А

Над городом висела морозная, подсвеченная ночной уличной иллюминацией, полупрозрачная промышленно-бытовая дымка, а над дальними сопками распахнулось открытое чистое небо, со звёздами, сияющими острым морозным блеском и с проносящимися меж ними в разных направлениях спутниками, космическими кораблями и орбитальными станциями. Конечно, отсюда, из окна кухни их небольшого, на две комнаты дома, нельзя было увидеть того, что происходит сейчас за городом в сопках, и из-за смоговой дымки, и из-за расстояния в десятки километров. Но то, что погода там стоит ясная, и чистое небо сверкает над чистыми снежными просторами всей своей непостижимой звёздной красотой, он знал точно. Большой, промышленный город отличается не в лучшую сторону своим рукотворным микроклиматом, и поэтому почти всегда, когда в окрестных сопках светит с лазурного неба ласковое Солнце, в нём мрачно гуляют нездоровые сквозняки под мозглым, разводящим омерзительную, простудную слякоть пасмурным колпаком.

Мэт влетел на кухню, заставив вздрогнуть мать, которая наводила там порядок и следила одновременно и за кипящими на газовой плите кастрюлями с борщом и картошкой, и пыхтящей скороваркой с жарким, и за происходящим на экране старого LCD-телевизора бесконечными событиями какого-то непрерывного, слёзодавильного сериала. Наскоро соорудил себе два большущих бутерброда с копчёной кетой и маринованной черемшой, налил из кувшина брусничного морса, подхватил это всё в охапку и, откусив на ходу огромный кусок, устремился назад, в свою комнату.

– Петя, ты опять, что ли на свой остров забрался, да? – с утвердительной интонацией спросила вдогонку мать. – Тебе же врачи категорически запретили. Давай немедленно заканчивай свои гулянки, сейчас ужинать будем по нормальному – нечего куски на лету хватать и портить желудок.

– Ма! Всё путём, я недолго, – из-за набитого рта у него вышло – «фуфём», но он не стал уточнять. Не до того. Поставил тарелку с бутербродами и кружку с морсом у клавиатуры и, не переставая интенсивно жевать, выгнал хитромордого Кешу из-под компьютерного стола в коридор. Бросил ему вслед приличный кусок копчёной кетины, дабы отвлечь его на некоторое время от попыток проникновения на запрещённую территорию. Затворил за ним дверь, уселся в кресло, втиснул руки в перчатки, надел обруч и, вглядываясь в развернувшуюся на виртуальном экране живую Островную действительность, принялся отхлёбывать кисло-сладкий морс, запивая им вкуснейшие бутерброды, и при этом его желудок еле слышно удовлетворённо урчал, благосклонно принимая наскоро пережеванные куски, обильно выделяя при этом пищеварительный сок.

Так они и стояли вместе со Снеж у таверны – с удовольствием жуя, похрустывая, прихлёбывая, и поглядывая друг на дружку с улыбкой.

Мэт стоял лицом к таверне и почему-то совсем не удивился, когда ощутил тепло, исходящее со стороны дальнего от него угла. Вначале он совсем не испугался, ну, тепло и тепло. Где жильё, там и тепло. Но потом его удивил сам характер тепла. Это было не совсем тепло. Даже скорее, это было совсем не тепло. Просто то, как оно ощущалось, точнее всего, описывало понятие «тепло». И вот тогда он удивился. А потом вдруг, перед его глазами встала Тьма, и ему подумалось, что у неё нет теплоты. Как нет и холода. У неё самой ничего нет, совсем ничего, поэтому она и стремится всё у всех забрать. У тепла – тепло, у холода – холод, у света – свет. Но, то нечто, что, уже без сомнения, находилось в таверне, резко отличалось от тьмы качеством своего восприятия – оно отдавало тепло.

Он поперхнулся морсом и надсадно закашлял. Снеж звонко постучала по спине его дрона. Ему стало смешно, и он поперхнулся уже крошками от бутерброда:

– Ты… что! Кха… Моя спина за тысячи километров от кха-кха-кху… сюда, – и он надолго зашелся кашлем, разбрызгивая слёзы, которые тоже были за тысячи километров от Острова, от таверны и от объективов его дрона.

– Должна же я как-то помочь. А вот, что я должна делать, если тебе вдруг станет плохо с твоими психами, а?

– Ничего ты мне не должна. Тем более, ты всё равно ничего не сможешь сделать…