А. А. Алябьев

Сочинял Алябьев поразительно быстро. Работа с оркестровым коллективом, несомненно, являлась для него отличной лабораторией творческого мастерства. Высшим достижением композитора, в котором проявился его несомненный дар симфониста, явилась одночастная симфония (ми минор).

Деятельность Алябьева внесла живительную струю в музыкальную жизнь Тобольска. Но чем более углублялось мастерство, тем тягостнее ощущалось изгнание.

Подходил четвертый год ссылки. Родные и близкие упорно добиваются пересмотра дела, смягчения участи. Но «монаршего милосердия» так и не последовало.

«Сибирский Орфей», «Сибирский Россини», как его называли, был по-прежнему поднадзорным, по-прежнему изгнанником, лишенным свободы, как герой его «Иртыша». Все тяжелее переносит он разлуку с близкими, оторванность от Москвы. Заметно стало ухудшаться здоровье — сдавало и без того слабое зрение, болели глаза, давал себя чувствовать ревматизм, нажитый трехлетним заключением в сырой тюремной камере.

Самоотверженное участие в судьбе Алябьева проявляет старшая его сестра Екатерина Александровна. Решившись на добровольную ссылку, она выезжает в Тобольск, чтобы как-то облегчить жизнь брата в изгнании.

И только в 1831 году, к концу четырехлетнего пребывания в сибирской ссылке, в результате неустанных хлопот родных и близких, на основании врачебных заключений об ухудшении состояния здоровья и положительных характеристик сибирского военного начальства Алябьеву было разрешено выехать для лечения на Кавказ. Это, конечно, не означало «амнистии», так как пересмотра дела не добились ни Алябьев, ни усиленно хлопотавшие об этом родные осужденного. Бесправный ссыльный получил лишь временный «отпуск» и был отправлен в Ставрополь под конвоем «при уряднике Тобольского русского городского казачьего полка». Об этом рапортовал генерал-губернатор Западной Сибири шефу жандармов Бенкендорфу, все еще не выпускавшему из поля зрения «преступника», находившегося под постоянным гласным и негласным надзором. Бенкендорф, со своей стороны, уведомил командующего войсками на кавказской линии генерал-лейтенанта А. Вельяминова (брата сибирского генерал-губернатора) о предстоящем прибытии нового ссыльного, подчеркивая обязательность строгого за ним наблюдения и регулярных донесений «об образе его поведения».

Перед отъездом Алябьев организует прощальный концерт. В программу он включает произведения, посвященные тобольским друзьям. Исполняется написанная для этого случая увертюра «Прощание с Севером» и романс «Прощание с Соловьем на Севере» (для солиста, хора и оркестра) на слова И. И. Веттера «Улетай, наш соловей, с хладна Севера скорей, отдохни в стране родной после бури роковой...»

НА КАВКАЗЕ

Сравнительно короткий по времени (немного более полутора лет) кавказский период жизни Алябьева ознаменовался новыми яркими творческими достижениями композитора, преимущественно в области вокальной лирики.

Романтическая направленность творчества композитора, явственно определившаяся в годы сибирского изгнания, утвердилась здесь в полной мере. Тема изгнанничества нашла новое и яркое отражение в романсе на слова Дениса Давыдова «Сижу на береге потока», где с особой силой прозвучала нота протеста, возмущения, неизбывной тоски, однажды заявившая себя в сибирском «Иртыше». И здесь — образ родных мест, далеких, запретных, к ним устремляются мысли и чаяния: «Там, там... где жизнь моя».

Из печати выходят в это время новые романсы отдельными изданиями и объединенными в сборники.

На Кавказе происходит встреча Алябьева с давнишней знакомой — Екатериной Александровной Офросимовой, урожденной Римской-Корсаковой. Как и Алябьев, Римские-Корсаковы принадлежали к кругу московской знати. Семьи общались между собой. Екатерина Александровна была младшей дочерью, славилась красотой и обаянием. Еще тогда, до рокового февральского происшествия, она пленила воображение Алябьева, а встреча на Кавказе заронила в сердце композитора глубокое чувство, нашедшее отклик в прекрасных образцах его вокальной лирики.

Уже через несколько дней после этой встречи появляется посвященный Офросимовой романс «Тайна» на слова А. Вельтмана. В нем первые и последние слова каждой строфы образуют акростих «Я вас люблю». Офросимовой же посвящен вокальный цикл, в который, кроме «Тайны», вошли романсы «Я вижу образ твой», «Кольцо» («Печально на кольцо заветное гляжу»), «Где ты, где ты, друг мой милый», «До свиданья» («Прости! Как грустно это слово»), «Саша» («Люблю, когда пташка моя защебечет»). Таков этот «лирический дневник» композитора, воспевающий образ любимой, выражающий горесть расставания и несбыточную мечту о счастье.