Фет не согласился с таким мнением о его поэзии.
«Ты напрасно думаешь, что мои песенки приходят ниоткуда, — отвечает он Полонскому, — они такие же дары жизни, как и твои, с тою разницей, что впечатления ссыпаются в грудь мою наподобие того, как кулак-целовальник ссыпает в свой амбар и просо, и овес, и пшеницу, и рожь, и что хочешь. Принесут девки орехов, и те давай сюда, все держится до своего времени. Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты гороховые упрекают меня, зачем я с Марьей Петровной качаюсь».
Фет имеет в виду рецензию известного реакционного пасквилянта В. Буренина на 4-й выпуск «Вечерних огней». По поводу стихотворения «На качелях», кончающегося строфой
— Буренин писал «Представьте себе 70-летнего старца и его „дорогую", „бросающих друг друга" на шаткой доске… Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!».
Однако то, что Полонский учуял в творческом методе Фета, не сводилось только к хронологическому разрыву между впечатлением и его поэтическим воплощением. Дело здесь прежде всего в отборе впечатлений, происходившем уже в стадии возникновения поэтического замысла, в устранении всего автобиографического и тем самым в обобщении переживаний.
Мы имеем крайне мало возможностей сличить первоначальное переживание Фета с его результатом в творчестве. В мемуарах Фет тщательно избегает говорить о чем-нибудь подобном и даже предупреждает читателя об этом в предисловии к мемуарам, задав вопрос «Не будут ли они последовательным раскрытием тайников, из которых появились мои стихотворения» — и ответив на этот вопрос цитатой из Огарева
Только сопоставление разнородных фактов помогает иногда раскрыть исток стихотворения Фета. Приведу пример.
В 1844 г. 23-летний поэт возвращается — видимо, в очень мрачном состоянии духа — из-за границы, куда он ездил к своим немецким родственникам, в Россию. В своих воспоминаниях Фет рассказывает
«Из Штетина до Свинемюнде мы доехали на речном прусском пароходе под звуки весьма плохого оркестра, пилившего в угоду русским путешественникам варламовское „На заре ты ее не буди"».
Как всегда в мемуарах Фета, эпизод изложен сухо и бесстрастно, и не видно, чем он значителен, почему удержался в памяти и воспроизведен почти через полвека. Но в данном случае нетрудно догадаться о переживании, связавшемся для Фета с этим эпизодом романс Варламова «На заре ты ее не буди», получивший исключительно быстрое распространение по всей России, написан на слова стихотворения Фета, напечатанного в журнале лишь за два года до описанного случая. Надо думать, что звуки этого романса, услышанные на чужбине, не могли не возбудить в молодом поэте с жестоко раненным с детских лет самолюбием чувства удовлетворения и торжества.
Дело происходило в августе, а в сентябрьском номере журнала «Репертуар и пантеон» появился следующий сонет Фета
Воспоминание на чужбине об оставленной на родине любимой — это тема одного из стихотворений, написанных Фетом перед тем за границей («Я говорил при расставаньи…»). Теперь эта тема скрестилась с новой — с темой родного напева, услышанного на чужбине.
только это отобрал Фет для стихотворения из своего переживания.