А. Амман Путь отцов

Достойны внимания два епископа, которых историки то и дело упускают из виду: Максим Туринский (ум. в 423 г.) и Петр Хризолог (ум. в 440 — 450 гг.). История сохранила мало сведений об их жизни, но их сочинения говорят сами за себя. Оба они психологи, столь тонко и уверенно проницающие душевные движения, что поневоле припоминается Ньюмен. Оба сокрушали предрассудки и языческие нравы, опасные, по их мнению, не менее, нежели орды гуннов. Эти миссионеры, неотделимые от народа своего, чувствовали подспудное стремление всякого человека ко всеобщему братству, размышляли о спасении в космическом плане, неусыпно проповедуя Евангелие.

Вслед за Востоком Запад также пережил подъем монашеского движения, поначалу довольно анархического. Монастырь Брага в Испании был основан Мартином (ум. в 580 г.), переводчиком апофегм отцов–пустынников. Устав св. Бенедикта подтолкнул развитие монастырей и создал предпосылки для духовного подъема. Григорий Великий (ум. в 604 г.) озарил римский престол сиянием святоотеческих традиций: он, надо думать, был порожден этим движением.

В Галлии монастыри появились еще в IV веке. Достаточно назвать св. Мартина. Иоанн Кассиан приобщил лиринцев к восточному монашескому благочестию. Монах–священнослужитель Викентий Лиринский (ум. около 450 г.) был серьезным богословом. Прежде всего он сформулировал принцип органического развития вероучения, подхваченный Ньюменом в его «Догматическом развитии». Другой лиринский монах, Кесарий, епископ Арльский (ум. в 543 г.) был «одним из наставников галльской Церкви, основателем ее дисциплины и блюстителем ее культуры на протяжении двух сумеречных веков» (П. Леже). Он использовал проповеди Отцов, в особенности Августина, для евангелизации Галлии, нес Благую весть окружавшим его варварам. Церковь не стала сокрушаться о прошлом и обрела новые просторы для деятельности. Наставники Средних веков продолжили труды Отцов.

Сознавал ли Запад, насколько он оскудел, утратив греческое достояние? С той и с другой стороны к делу примешивались страсти, политические соображения, с той и с другой стороны не обошлось без полемических крайностей; все это отчасти заслоняло существо раскола и неосознанно усиливало его. Дискуссия началась как богословская, а раскол все углублялся, затрагивая душу и сердце…

Если верно, что мы исчерпали эру Константинову, то верно и то, что Церковь останется невзрачной и убогой, пока не овладеет всем своим достоянием, восточным и западным, пока не сольет свою историю — нет, душу свою — воедино. Единение христианское требует сочетания всякого со всяким: это — единение всеобщее.