А баба яга против!(СИ)

 Десятки лет спустя она, также смотрела на него, когда воспоминания вернулись. Это было чудо, что она простила. Ведь он растерзал её отца, желая забрать девочку. Но Мара вмешалась, забрав её. Как и сейчас. «Воспитание правителей мира...» так говорила богиня. Но почему он и этот мальчишка? Зверь обуздан, остался юнец, его тьма и свет. Это пари между Чернобогом и Марой. Если наступит равновесие победит богиня. Если же нет, победит Чернобог. И когда чаша весов перевесит в его сторону Мара откроет ему путь в Явь. Он перестанет быть пленником Нави и наступит новая эра.

 Линдор сжал кулаки, и ткань затрещала. Игры богов. Это выводило из себя. Но еще больше его злило то, что его любимая была там далеко, а он здесь, один, объятый тоской.

Глава 38

Утро было хмурым. Бессонница и тревожные короткие сны, выматывали. Я чувствовала себя разбитой как внутри, так и снаружи. Я тосковала. По моему вампиру. Любимому и единственному. Те мысли, которые я долгое время, прятала в дальний ящик, внезапно всплыли на поверхность моего сознания. Передышка затянулась, и внутри меня образовалась пустота. И в один день я осознала, что мне чего-то просто не хватает. Не хватает перепалок, и вечного противостояния характеров. Не хватает его теплых наглых рук, и чувства умиротворения, что дарили его объятья. Не хватает его пристального взгляда. Я не находила себе места. Каждое воспоминание о Линдоре, причиняло мне, почти физическую боль.

Но мое беспокойное состояние усиливал еще тот факт, что я возможно носила жизнь под сердцем. Мне нужно было убедиться в том, что это действительно так. Ведь я хотела своему ребенку лучшей жизни, не же ли была у меня. Тетя Зина дарила мне своё тепло и любовь. Но это не было пределом счастья. Дети жестоки к тем кто отличается. Детские обиды и комплексы, накладывали отпечаток на личность и дальнейшую жизнь. Я совсем не хотела, что бы и мой ребенок чувствовал себя брошенным, и был белой вороной, выслушивая каждый день насмешки. Я должна была решить, вернуться или остаться. Но мое болезненное состояние мешало рассуждать здраво. Утром мне становилось всё тяжелее вставать с постели. Свет больно резал глаза, и постоянная жажда преследовала даже во сне. Я пила неимоверное количество жидкости, но не могла утолить её. И раздражение. Всепоглощающее раздражение. Когда ты готов рвать и метать. Я стала бояться себя, и своих мыслей. В голове возникали кровожадные картинки. Сны о том как я впиваюсь кому-то в горло, и наслаждаюсь криками агонии и боли жертвы. Но самое главное это кровь. Мое внутреннее состояние. Я боролась сама с собой, чувствуя к себе отвращение. Ведь там во снах, я наслаждалась вкусом крови. Просыпаясь в холодном поту, я всё еще чувствовала солоноватый привкус во рту, и немедля бежала в ванную избавляться от содержимого желудка.

Так продолжалось неделю. На приём к женскому доктору, я записалась заранее. И чем ближе был день икс, тем сильнее я переживала. Что если со мной что-то не так? Что если с ребенком что-то не так? Что если современная медтехника навредит моему малышу. Моему мальчику. Почему я была уверенна что это мальчик? Я всегда хотела сына. Я никогда не представляла себе своего мужа, но всегда мечтала о сыне. И я абсолютно точно была уверена, если у меня будет ребенок, то это непременно будет мальчик.

Дрожа и щурясь от солнечного света, я раздраженно направлялась в старое здание поликлиники, построенное из красного кирпича. Стара как мир, наша местная поликлиника, не пестрела яркими плакатами и крутым ремонтом. Облупившаяся краска, на деревянных оконных рамах, побелка на стенах и безликие двери, что вели в такие же обшарпанные кабинеты. Можно было выбрать новомодную частную клинику, где все сделано в стиле хай-тэк и персонал не скупится на фальшивые, заискивающие улыбки. Но я шла конкретно к одному человеку. Иллариону Феодосиевичу. Старый друг теть Зины. Она не раз намекала о том, что этот доктор не совсем обычный человек. Я не расспрашивала, но иногда в разговорах о ведьмовских практиках проскальзывало его имя. Тетя вроде говорила, что у него сильный дар, и они давно работали в этом направлении вместе. Но старичок решил вести оседлый образ жизни, не мотаясь из угла в угол. Жаловался на плохое самочувствие, и тем не менее в свои девяносто два, работал в поликлинике. Ежедневно помогая людям.

Я коротко стукнула в его дверь, и вошла. Старый обшарпанный кабинет. Большое окно давно не открывалось, и до половины было закрашено белой краской. Слева стояла непрозрачная ширма, за которой пряталось кресло для осмотра, умывальник и небольшая кушетка. Возле окна стоял старый письменный стол, множество ящиков которого, уже несколько десятилетий толком не открывались. Я проверяла их, будучи еще ребенком. Сухопарый седой старичок, облаченный, в неизменный, идеально выглаженный белый халат, оторвав взгляд от кипы бумаг, что лежали неопрятной кучей на столе, поправил свои полумесяцы очки, и расплылся в радостной улыбке.