А-бомба

Так, может быть, опасность, ядерной катастрофы для Европы миновала уже в 1942 г.? Нет. Немецкий Урановый проект продолжал представлять огромную угрозу для народов. Пока одни ученые занимались «интересной физикой», другие — исследовали воздействие радиации на человеческий организм. И ничто не помешало бы нацистской верхушке, уходя с исторической сцены, «хлопнуть дверью» — провести радиоактивное заражение территории Европы и сделать ее непригодной к жизни на долгие годы…

…Берлин горел. Гейзенберг шел по знакомым районам, стараясь держаться середины улиц. В некоторых местах пожарные пытались хоть как-то бороться с огнем, но большинство зданий горели, предоставленные самим себе. Накануне состоялось заседание Воздушной академии, на котором выступали с докладами ведущие немецкие физики-атомники, в том числе Гейзенберг, Гаи, Боте. К концу заседания началась воздушная тревога, и все спустились в бомбоубежище министерства авиации, в здании которого проводилась конференция. Налет такой силы Гейзенберг переживал впервые. Несколько бомб попало прямо в здание министерства, и было слышно, как рушились стены и потолки. Никогда прежде Гейзенберг не чувствовал так отчетливо, что и его жизнь может оборваться каждую минуту. Это была страшная ночь, наполненная кошмарами. Свет погас, и только иногда в углах вспыхивали карманные фонарики. Вскоре в убежище внесли стонущую женщину, и санитары занялись ею.

После окончания налета, уже под утро, Гейзенберг и другие еле выбрались из убежища через запасный выход. Вся площадь была освещена горящими зданиями. Гейзенберг решил пойти пешком в Фихтеберг, где он жил в то время у родителей жены. К нему присоединился Бутенанд, биохимик одного из институтов Общества кайзера Вильгельма. Часть пути они проделали вместе, а когда Бутенанд свернул к Дадему, Гейзенберг пошел один. Далеко позади остались Хауптштрассе, Рейнштрассе, Шлоссштрассе, у Гейзенберга несколько раз загорались ботинки, когда он попадал в лужи горящего фосфора. Он шел в состоянии какой-то прострации, инстинктивно выбирая нужное направление. Похожее состояние уже было у Гейзенберга однажды, в январе 1937 г., когда он был вынужден продавать на улицах Лейпцига так называемые знаки зимней помощи. Для него, профессора Лейпцигского университета и Нобелевского лауреата, такая деятельность была оскорблением и вынужденным компромиссом. Он ходил с кружкой для сбора денег, стараясь не смотреть в глаза знакомым людям, и испытывал чувство бесконечного одиночества.

Сейчас Гейзенберг шел по горящему городу, и мысли его прыгали с одного предмета на другой. То он вспоминал Последнюю встречу с Бором и неприятное ощущение какой-то допущенной ошибки, которую еще не осознаешь, но подсознательно чувствуешь. То в памяти вставали месяцы военной службы в частях горных стрелков на немецко-чешской границе. Было это в 1938 г. в Зонтхофене, и ему, 37-летнему ефрейтору, не раз приходилось подниматься по тревоге: после провокационного убийства 21 мая двух судетских немцев в пограничном чехословацком городе Хеб на границе было неспокойно. То вдруг вспоминался доклад Шпееру в июне 1942 г., и опять возникала досада от того, что составленная им программа развития Уранового проекта не была принята. Внезапно Гейзенбергу вспомнилась одна часть вчерашнего сообщения Абрахама Эзау, в которой он говорил о каких-то медицинских исследованиях, проводимых с использованием облученных препаратов, и о применении радиоактивных изотопов для исследования и доказательства действия боевых газов на человеческий организм. Гейзенберг раньше не слышал о таких работах и решил в ближайшее время познакомиться с ними поподробнее.

Вскоре Гейзенберг подошел к дому, и мысли его были отвлечены криками о помощи, раздававшимися из соседнего дома, который горел по всей его ширине. Кричала жена хозяина и показывала на чердак. Гейзенберг убедился, что его родные не пострадали и поспешил на помощь соседу. Тот стоял на чердаке посреди огня и лил из ведра вокруг себя воду. Гейзенберг взял ведро воды, поднялся наверх и стал рядом с соседом, заливая огонь. «Меня зовут фон Эйслин, — сказал сосед. — Очень любезно, что вы помогаете». Гейзенберг пришел в восторг. «Это опять было старое пруссачество, дисциплина, порядок и немногословие, которыми я так всегда восхищался, — записал позже Гейзенберг в своих воспоминаниях. Поведение соседа напомнило ему известное лаконичное сообщение воюющего в безнадежном положении прусского офицера: «Ручаюсь за выполнение долга до конца». «Вот так надо действовать и в нашем Урановом проекте — до конца, до последней возможности», — подумал Гейзенберг.

В это же время Гитлер подписал секретный приказ, которым декретировалась тотальная война. В стране началась невиданная кампания тотальной мобилизации всех средств и возможностей для достижения бредовых целей фашистского режима.