А-бомба. От Сталина до Путина

Нарушение было явным, и постовой, чеканя шаг, направился к ватаге молодых людей, которые, выстроившись в цепочку, хохоча, прыгали друг через друга. И это на центральной улице Киева!

Палатка на территории Лаборатории № 2.

«Довожу до вашего сведения, что сегодня в 17 часов сгорела расположенная на территории Лаборатории № 2 АН СССР палатка, в которой производились опыты по исследованию графитированных электродов.

Пожар произошел из-за неосторожного проведения ремонтных работ по устранению короткого замыкания, возникшего 15.07.44 из-за грозового разряда в электрических проводах, соединявших палатку с основным зданием.

Убытки от пожара исчисляются приблизительно в 22 000 рублей (3000 рублей – палатка, 18 000 рублей – 1½ килограмма урана)…»

Игорь Курчатов, начальник Лаборатории № 2

Интерьер палатки, где производились опыты по исследованию графитированных электродов

Постовой отдал честь и потребовал «тотчас же прекратить безобразие».

Один из молодых людей обернулся:

– Простите, товарищ, мы – известные спортсмены и готовимся к соревнованиям.

Постовой смутился (это было еще то время, когда милиционеры еще умели это делать!), чувствуя себя виноватым: люди заняты важным и ответственным делом, а он мешает…

Но откуда ему, милиционеру, знать всех известных спортсменов в лицо?! Да и не дано ему было, как теперь нам, ведать, что перед ним – слава и гордость науки будущего: знаменитые физики Курчатов, Кобеко, Александров, которые по-мальчишечьи играли на улице в чехарду.

– Это было в 1934 году, – говорит Анатолий Петрович Александров. – С Игорем Васильевичем мы были знакомы уже более семи лет, и с 1930 года вместе работали в Ленинградском физико-техническом институте.

Начинается 1963 год. Я сижу в кабинете И. В. Курчатова, что находится в Институте атомной энергии. Теперь хозяин его – академик Александров, и он вспоминает о своем друге. Это первое интервью Анатолия Петровича, и получать разрешение на встречу пришлось не только в Академии наук, но и в министерстве среднего машиностроения у министра. Ефим Павлович Славский дал добро, потому что тоже был другом Курчатова. Правда, попросил обязательно показать ему готовый материал. Я это сделал, он прочитал, вздохнул, а потом заметил:

– О главном в нем не сказано.

– О чем? – удивился я.

– О бомбе и оружии, – сказал министр, – но пока он не разрешает. – Ефим Павлович махнул вверх рукой.

Я понял, что он имеет в виду Н. С. Хрущева. Тот был категорически против того, чтобы Минсредмаш «привязывали» публично к «атомной проблеме», да и создателей ракетно-ядерного оружия предпочитал оставлять безымянными…

Так что нам предстояло с Анатолием Петровичем делать интервью «без бомбы».

Александров продолжал:

– Уже в то время Курчатов был блестящим экспериментатором (живым и веселым человеком он был всегда!). Как раз к тому времени он закончил важные исследования в области электрических свойств твердого тела и открыл новый класс явлений, названный им «сегнетоэлектричеством». Это была новая область, имеющая большую научную и техническую перспективу. Во время конференции в Киеве группа ленинградских физиков, в которую входили Курчатов, Кобеко и я, не столько интересовались самой конференцией, сколько подводили итоги своей почти двухлетней дискуссии: каждый выбирал новое направление работ. Мне казалось, что самые интересные результаты можно ожидать в области полимеров, что они в будущем будут играть важную роль в жизни человечества. П. П. Кобеко тоже склонялся к этому направлению, а Игорь Васильевич придерживался иного мнения: его все больше привлекало атомное ядро.

В те годы никто даже не видел возможности практического использования ядерной энергии, – продолжает вспоминать А. П. Александров, – никто не подозревал, что спустя всего двадцать лет у ХХ века появится определение «атомный» и что применение урана, о котором Большая Советская энциклопедия того времени писала: «Уран практического применения не имеет», станет важнейшим фактором нашей эпохи. Но оказалось, что выбранное Игорем Васильевичем направление, в те годы наиболее далекое от практики, больше всего понадобится нашей стране уже в ближайшие годы. Однако тогда уже было ясно, что в области атомного ядра можно ждать наиболее принципиальных, глубоких открытий. Конечно, Игорь Васильевич мог бы спокойно заниматься сегнетоэлектричеством. Работы там хватало на добрых двадцать лет, и было бы только почетно развивать им самим открытую область. Но его тянуло к новому. И он мог «утолить свою жажду» только в атомном ядре, наиболее трудной и наиболее принципиально важной области науки.

…Анатолий Петрович задумался, видно, что-то вспомнил. Но то было сугубо личное, а потому он молчал.

Потом вдруг улыбнулся, сказал:

– Теперь пропустим десяток лет и обратимся к событиям, что развернулись на картофельном поле, где мы сейчас находимся. Именно в двух шагах от этого здания возводился «суперсекретный объект» – первый в Советском союзе и Европе реактор. Работами руководил Игорь Васильевич Курчатов.

– Нельзя ли чуть поподробнее о тех деталях, которые малоизвестны? – попросил я.