А ЧЕМ РОССИЯ НЕ НИГЕРИЯ?

Однако марксизм претендовал на статус науки. Причём у бородатых осно­воположников — К. Маркса и Ф. Энгельса — попытка выдать свою ультрале­вую революционно-разрушительную идеологию за научную теорию, вероятно, не была сознательной маскировкой. Авторитет науки в середине XIX века нам сейчас трудно представить, настолько преклонялось перед ней тогдашнее об­разованное меньшинство. И Маркс не составлял исключения. Он с пример­ным трудолюбием занялся политэкономией и написал три толстых тома «Ка­питала» в надежде придать коммунистическому учению научное обоснование. Но фокус не удался. И дело даже не в том, что все свои основные положения Маркс и Энгельс изложили в «Манифесте Коммунистической партии» лет за 10 до того, как Маркс принялся всерьёз штудировать политэкономию. Такая последовательность применима и в науке. Сперва строится гипотеза, а потом проводят те эксперименты, которые призваны её подтвердить или опроверг­нуть. В современной физике такой подход безраздельно господствует. Но осо­бенность марксистского учения в том, что оно принципиально непроверяемо: нет такого эксперимента, отрицательный результат которого послужил бы в глазах марксистов опровержением их теории. Отрицательных результа­тов в ходе марксистских экспериментов в различных странах получена тьма, но коммунистов это нисколько не задевает — знай талдычат своё. Таким об­разом, марксизм к науке никакого отношения не имеет, но под неё косит. То есть представляет собой характерный образчик лженауки.

На деле марксистское учение, особенно в его ленинско-сталинской разно­видности, всецело держится на вере. Но этот факт коммунисты всегда стара­лись тщательно скрывать. Более того, искренне верующие марксисты-ленин­цы считали своё «передовое учение» образцом подлинной (классовой, рево­люционной, преобразующей мир) науки. Причём чем ниже был у ленинца-сталинца образовательный уровень, тем крепче он верил в непогре­шимость и научную обоснованность коммунистической идеологии. А в 1930-х годах советская партноменклатура на 60-70% состояла из людей с на­чальным образованием, возглавлял же её недоучившийся семинарист. Конеч­но, настоящую науку такие люди не понимали, а потому относились к ней враждебно. Зато «революционеры», сокрушавшие треклятую буржуазную на­уку и создававшие новую («упрощённую» и свободную от ненавистной всем марксистам математики), советскую, всегда могли рассчитывать на поддержку сверху. Ведь в конечном счёте прообразом всех подобных научных «револю­

ций» служила «революция», произведённая Марксом и Энгельсом в общест­венных науках.

И такие «революционеры» отыскались. Что объединяло Вильямса, Лысен­ко и им подобных, так это смелость невежества и крайняя категоричность и безапелляционность в суждениях. Они изрекали истину в последней инстан­ции и не считали необходимым указывать какие-либо факты в подтверждение своих завиральных идей — отчасти и потому, что таких фактов просто не су­ществовало. Ещё одно неизменное свойство таких «народных академиков» — открытая враждебность к «чистой» (фундаментальной) науке. И Вильямс, и Лысенко твердили, что «чистая» наука бесполезна, а вот их «гениальные открытия» в кратчайшие сроки помогут производству. Конечно, чиновников это приводило в восторг. Ибо когда же отечественные чиновники не испыты­вали ненависти к науке и не провозглашали, что их цель — подъём производ­ства?

ЧЕМ ВИЛЬЯМС ПЛЕНИЛ НАЧАЛЬСТВО, ИЛИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПЛОДОРОДИИ

Вильямс без конца повторял слово «плодородие». По его утверждению: «Плодородие — существенный признак почвы... Понятия о почве и её плодо­родии неразделимы. Плодородие — существенное свойство, качественный признак почвы, независимо от степени его количественного проявления»

(с. 35).

Но это определение ложно. В самом деле, если плодородие существует, то как его измерить? Другого способа исчисления плодородия, кроме учёта урожая растений, просто не придумано! А это означает, что плодородие — свойство не почвы, а растения. Вообще-то, об этом свидетельствует и само русское слово «плодородие»: именно растения «рождают» плоды, и никто другой. В переносном смысле слово «плод» может относиться к животным и людям, но чтоб к почве?! Она никаких плодов не даёт.

Действительно, какая из почв «плодороднее»: чернозём, торфяник или со­лончак? Смотря для какого растения! Пшеница даст хороший урожай на чер­нозёме, но на торфяном болоте погибнет от повышенной кислотности и пере­увлажнения, а на солончаке — от избытка солей и нехватки влаги. Но клюква и солянка другого мнения. Клюква признает «плодородным» торф, а на чер­нозёме погибнет почти так же быстро, как и на солончаке. А для солянки ни­чего «плодороднее» солончака и придумать нельзя.

Человек уже около 12 тысяч лет выращивает злаки и привык смотреть на «плодородие» со «злаковой» точки зрения. Но такому наивному взгляду, впол­не простительному для необразованных крестьян прошлых веков, не место