— Так, доча, давай. Вёдра сюда, — командовала Надежда Константиновна клубничным парадом. — Вот в эту кастрюльку — самые красивые ягодки, Илюша поест, Костеньке отвезём, он страсть как клубничку любит. Вот такие покрупнее — сюда, сейчас компота на зиму закатаем, он такой красивый получается, когда крупные ягоды в нём плавают. Ну, чего стоишь, неси банки, я в прошлый раз в кладовке оставляла. Вот эти ягоды — те, которые помельче — перебери, хвостики отдели и в морозилку, мелкие хорошо размораживаются, потом поедите. У всех клубника уже отойдёт, а у тебя будет свежая. А всё, что примялось — на варенье. Ну давай, давай, выходной у тебя один, с твоей работой дурацкой. Нет бы жить с мужем, Костик у тебя такой хозяин, ты с ним как за стеной бы была, времени на дом хватало. А ты… Вот придётся всё сегодня успевать. На что ещё выходные…
Юлька со вздохом развернулась и пошла за банками. В своём монологе Надежда Константиновна в собеседнике не нуждалась. Она всё равно всегда знала, что лучше не только для Юльки, но и для всех окружающих. Противиться дочь и не пыталась. Ну, в самом деле, не будете же вы спорить с рекой, куда ей течь. Хотя на ум приходили и гидроэлектростанции, и водохранилища, и даже изменённые русла рек. Но в своём случае Юля иллюзий не строила — не такой уж она покоритель стихии, чтобы разворачивать этот поток своими силами. Лицо чесалось от одной мысли о том количестве клубники, которую надо перебрать, промыть, рассортировать, а потом уже заморозить и сварить. А ведь ещё пару часов назад, выйдя из здания суда и бросив уже бывшему мужу неловкое «Нуууу, пока, звони, как с Ильёй решите встретиться», Юля думала, что сегодня у неё есть целый день, чтобы просто осмыслить сам факт развода, а может и напиться по его случаю. А вот теперь покорно тащит банки на кухню, ищет крышки, кастрюли, ложки, щипцы и ключ-закрутку для банок. Один плюс в творящимся вокруг клубничном безумии был — некогда было жалеть себя, предаваться воспоминаниям или пытаться продумать хоть какой-то план дальнейшей жизни.
Руки машинально сортировали ягоды, слух на периферии улавливал мамин бубнёж, в котором команды, куда что класть и как нагревать, перемежались с восторгами про любимого Костеньку и разбавлялись житейской мудростью «в кого ты у меня такая неустроенная, всему тебя учить надо». Юлька молчала и сортировала, давила, варила, разливала, дважды сбегала ещё за сахаром, один раз чуть не ошпарила руку, но при этом — не думала. В голове образовался тянущий вакуум, как будто из куклы вынули эту коробочку, на которой были записаны автоматические фразы, и оставили только пустую оболочку со стеклянными глазами.
Ближе к вечеру, когда осталось всего каких-то два ведра, Надежда Константиновна наконец-то хлопнула покрасневшими от ягодного сока руками по столешнице и торжественно объявила:
— Всё, дальше сама, мне Рыську кормить пора, а тут ерунда осталась, — и уехала кормить кошку, которая давно гуляла сама по себе и прекрасно кормилась воробьями и соседской добротой.
Юлька посмотрела на ерунду. Ерунда двумя эмалированными двадцатилитровыми глазами смотрела на Юльку. Стало страшно, а ещё очень и очень грустно.
В этот момент в двери щёлкнул замок, и в квартиру шагнула бодрость и яркость, которую принёс собой Илюшка.
— Мааам? Ты дома? — Юля даже вздрогнула. До сих пор не привыкла слышать в квартире мужской хрипловатый басок и осознавать, что это голос её милого маленького мальчика. — Чего так жарко-то? У тебя баня прям! А пахнет чем?
Голос приблизился, и в дверном проёме появилась илюхина голова с торчащими во все стороны непослушными волосами.
— О! Ты клубнику затеяла! — довольно улыбнулся парень, но потом вдруг нахмурился. — У тебя ж… У вас с папой сегодня ж… Развод.
Последнее слово Илья почти выплюнул, невольно выдавая, что не так-то легко он переживал всю ситуацию с родителями, как старался показать. Но даже с такой хмурой физиономией Илья распространял вокруг себя столько света и молодецкой энергии, что Юля даже спину распрямила и почувствовала, как усталость стекает с неё, как густое варенье по стенкам кастрюльки.
— Да, был, сынок. Я уже была в суде. — Юлька постаралась придать голосу максимум беспечности и равнодушия, но по тому, как сын покачал головой, поняла, что и из неё так себе актриса. Оба старались поддержать друг друга своей бодростью, и оба понимали, что она показная. — Потом вот бабушка приехала, развлекла меня.
— Да уж, леди, вы знаете толк в… Развлечениях! — Хохотнул сын, обводя взглядом кухню, похожую в данный момент на поле боя. — Так, давай-ка знаешь что…
Юлька с удивлением наблюдала, как сын, отодвинув её от плиты, погасил газ на всех четырёх конфорках, а потом начал сгружать в раковину всю грязную посуду.