Лев Игнатьевич оказался потрясающим собеседником. Было сразу понятно, как любит он родной город, как много он знает о нём. Блуждая по вымощенным камнями дорожкам, Юля с открытым ртом слушала его рассказы. Вот деревянные зайчики, лапки которых выставлены вперёд. На них гроздями повисла малышня, рискуя опрокинуть неустойчивую фанерную конструкцию. Оказывается, их использовали как указатели – на лапки можно было ставить любые таблички, и переносить лёгких зайцев с места на место несложно. Вот два зайца из толстой металлической проволоки, а внутри заполнены булыжниками. И это тоже не просто скульптура, а габион. Юля и слова такого не знала, пока Лев Игнатьевич не рассказал, что такая скульптурная композиция - сетка из толстой проволоки, заполненная камнями - использована не случайно. Есть версия, что она напоминает туристам о том, как Петр I издал указ, где потребовал от снабженцев того времени бесплатно доставлять в растущий город по 10-30 крупных булыжников для строительства.
Особенно Юле понравилась группа из пяти зайчиков, «спасающихся от наводнения». Четверо из них уже забрались на берег и теперь, держась друг за друга, помогают выбраться пятому косому. Это было так мило и трогательно, что Юля даже дёрнулась к ним, чтобы помочь, подсадить маленького зайчишку. И ещё один заяц – в костюме петровской эпохи, восседающий на скамейке, закинув ногу на ногу, если так можно сказать о задних лапах животного, и сложив из пальцев знак победы – букву V. Лев Игнатьевич фотографируя присевшую рядом с крутым зверьком Юлю, рассказал, что у скульптуры есть народные названия – «Так держать» и «Жизнь в кайф». Оба варианта Белкиной очень понравились. И они так шли и зайцу, и сегодняшнему дню. И городу в целом.
Были на острове и живые представители заячьей семьи. Точнее, это были кролики, живущие в избушке за сетчатым забором – толстые, деловые и тоже вполне довольные жизнью, хоть и без пиджаков. Юля так и не смогла решить, считать их или нет. С одной стороны, уши, лапы и хвост есть. С другой - это всё же не зайцы, а кролики.
Некоторые зайцы были известны и популярны – вокруг них крутилась толпа туристов, которые ждали своей очереди для фотографии. Другие – как семейка из мелкой проволочной сетки – прятались в кустах. И если бы не чета Ставицких, Юля бы ни за что их не нашла. Лев Игнатьевич рассказывал не только про зайцев. Он то обращал внимание на лежащие у дороги пушки («А вы знаете, Юленька, что Петропавловская крепость не участвовала ни в одном сражении!»), то дополнял информацию на вывесках у входа в музеи («Юленька, это ведь уникальный музей космонавтики и ракетной техники – его история берёт начало ещё в тридцатые годы прошлого века, когда здесь был открыт первый отечественный конструкторский отдел по разработке ракетных двигателей»). Он даже указал тростью на низко пролетающий вертолёт и рассказал не только о том, что здесь же можно совершить вертолётную экскурсию над городом, но и об истории создания конкретно вот этого МИ-8. А ещё Лев Игнатьевич рассказал, что иногда на острове появляются новые зайцы, например огромный деревянный арт-объект, который возник как часть фестиваля современного искусства, но потом его разобрали. Или зайцы-матрёшки из папье-маше.
В настоящий момент зайцев на острове оказалось восемнадцать, если всех нашли. Кроликов единогласно решили не считать в общий заячий зачёт, так как их количество недолго бывает стабильным. Купив по десерту и напитку в магазинчике, троица ещё некоторое время провела на скамейке в тени деревьев, после того как Юля вернулась со стен Нарышкина бастиона, куда поднималась одна. Было заметно, что, несмотря на всю бодрость, Лев Игнатьевич всё же устал для такого подъёма. Да и по самой крепости он ходил, чаще опираясь на тросточку, чаще останавливаясь у очередного музея или галереи, чаще переводя дыхание. Его Любушка всё чаще крепко-крепко сжимала его руку, как будто незримо показывала ему свою поддержку, а может быть, и какой-то только им двоим понятный знак. Юля видела это, и на душе у неё бурлил целый коктейль из разных эмоций – и вина за то, что из-за неё эта пара, возможно, поменяла свои планы и теперь оказывает ей услуги экскурсоводов, и умиление их отношениями, пронизанными взаимной нежностью, любовью и бережной заботой. Добавить сюда грусть от того, что придётся расставаться, радость, что вообще посчастливилось столкнуться с этой чудесной семьёй, смущение и неуверенность, будет ли наглостью предложить обменяться номерами телефонов. В итоге прощаться всё же пришлось, и это было как-то неуклюже, неловко – совершенно не так легко, как до этого складывалось общение. Как будто все трое не хотели прощаться (Юля так точно в этом была уверена) или не знали, что сказать. Про телефоны так никто и не сказал. Юля предложить постеснялась, не желая быть навязчивой. А Ставицкие… Уже позже Белкина сообразила, что они, скорее всего, просто не подумали об этом, как многие пожилые люди, которые крайне редко пользуются гаджетами.