А дальше только океан

Велта диву давалась: «Когда она все успевает?», и в ее душе шевелилось нечто вроде зависти. Кроме хлопот по дому Наталья Сергеевна много времени уделяла школе, где работала секретарем-машинисткой и выращивала всякие диковинные цветы, щедро украшавшие школьные окна. Красовались ее цветы и в окнах соседей. А у самой Натальи Сергеевны — шутка ли сказать! — уже третий год махонькое лимонное деревцо приносило по пять, а то и по семь настоящих лимонов.

— Когда мы сюда приехали, Васильку и двух годочков не было, — вздыхала Серова. — Уж так трудно, так трудно приходилось… Верите, руки опускались. Сколько я слез пролила!.. Теперь рай земной. Сегодня редиски купила, луку зеленого, огурчиков… Дома вон понастроили, автобус до города пустили, летом катер ходит. Нет, теперь грех жаловаться. А раньше?.. Бидон молока привезут, и то радовались. Хоть детишкам малым доставалось. Да-а-а… Вот с тех пор и привыкла запасаться впрок. Вроде и нужды нет, а все равно боязно. — Она знобко поводила плечом. — Вдруг запуржит, да еще надолго. Что тогда?.. Потом, в работе время летит быстрее: туда-сюда, глянь, и день прошел. — Ее большие, с поволокою, немного мечтательные глаза то и дело подергивались грустью.

Наталья Сергеевна очень тосковала по своему единственному чаду. Василек, в прошлом один из лучших учеников Ветровой, уже второй год успешно взбирался по нелегким студенческим ступеням кораблестроительного института в далеком-предалеком Ленинграде.

Велта изредка встречала на лестнице приземистого, средних лет мичмана с медным от загара лицом, на котором грозно топорщились пшеничные усы. Мичман выглядел всегда отменно: то в ловко сидевшем на нем плаще, то в модно сшитой тужурке, всегда при галстуке, всегда в твердо накрахмаленных манжетах и воротничках, выделявших его загар, в щегольской фуражке с верхом из белой кожи, а уж о ботинках, о пуговицах и говорить не надо — в них отражался целый мир. В довершение ко всему, из-под пшеничных усов вечно торчала длинная изогнутая трубка с надраенным до золотого блеска колечком на мундштуке. Про себя Велта называла мичмана не иначе как «морским волком» и какое-то время не знала, что это муж Натальи Сергеевны.

Как-то в книжный магазин обещали привезти новинки. Там уже толпились покупатели: несколько женщин, школьники старших классов, «морской волк» и Наталья Сергеевна, которая, облокотившись о прилавок, неторопливо беседовала с продавщицей.

Вслед за Велтой в магазин заглянул розовощекий, с задорно поднятым носиком матрос, видно, из молодых. Он забыл отдать честь мичману, а скорее всего, подумал, что тот его не видит, листая томик стихов. Мичман, однако, увидел, спокойно повернулся, поманил матроса в сторонку и начал тихо, внушительно отчитывать. Из угла доносился его рокочущий голос — строгий, с металлом, нижайшего тембра. Матрос покраснел, извинился, схватил купленные конверты и пулей выскочил на улицу.

— У-у… Старый черт, — едва слышно пропела Наталья Сергеевна, обернувшись к мичману. — Ну чего прицепился? Не видишь — совсем еще дите!

— Не дите, а защитник Родины! И забывать об этом не должен и во сне!

В тот день Велта купила две хорошо иллюстрированные, потому довольно дорогие, книги. Пришлось даже перехватить пятерку у Серовой. А вечером, когда пришла отдавать долг, снова встретилась с мичманом. Тот сидел на кухне в одной майке, перебирал рыболовные крючки и попыхивал трубкой.

— Знакомьтесь, — представила Наталья Сергеевна, — мой старик.

«Ну и ну, — ахнула Велта, услышав их домашний разговор. — Где же металл?.. Где литавры и трубы?!» В голосе Ивана Фомича пели одни нежнейшие скрипки. И тоже, как у жены, с мягким украинским оттенком.

Не могла знать Велта, что «морской волк» грозным был только с виду. На самом деле это был добрейшей души человек, который пекся о своих торпедистах никак не меньше, чем о своем Васильке. Но и спуску им не давал. Служба такая!..

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Мир тесен!.. — Небольшого роста седоволосый капитан второго ранга улыбался в дверях широчайшей белозубой улыбкой. — Куда вас занесло, Виктор Федорович?!

— Здорово, Борис Михайлович! — Павлов долго тряс руку Бучинскому, невольно заражаясь его настроением. — Что, далеко?

— Куда же дальше?.. Дальше только океан!

— Да-а. Дальше только океан!.. — повторил Павлов, качая головой и думая, что только в океане вся их жизнь, что и на берегу они живут только для океана. — О-о-о! И Петр Мефодьевич здесь?! — Павлов заметил конструктора, стоявшего за Бучинским и не спешившего выходить из темноты на свет. — Ну-у, брат!

Павлов хорошо знал обоих. На Балтике им приходилось вместе заниматься новым оружием. Петр Мефодьевич Федотов, маститый конструктор, разработал с коллегами не одну торпеду. Федотовские торпеды отличались оригинальностью решения, очень высокими тактическими данными и в большинстве своем приходились по душе флотским оружейникам. Его считали конструктором от бога, относили к тем ученым, которые в самом прямом смысле двигают науку.