А дальше только океан

— Знаете, что ответил Бучинский на мой вопрос, можно ли допускать Самойленко к приготовлению торпед?.. — Павлов решил «помочь» капитан-лейтенанту. — Бучинский ответил: «Можно, если за спиной у Самойленко будет стоять Городков». Стыд для офицера!

Самойленко был уже не рад, что обратился к командиру с просьбой об учебе. Положа руку на сердце, он никак не связывал свои нынешние дела-делишки с академией, полагая, что их повседневная суета — одно, а учеба — совсем другое.

«Умник, сунулся к командиру до обеда!» — казнился он, что нарушил одну из «морских заповедей»: на голодный желудок не тревожить начальство.

— А что вы вчера ответили адмиралу? — Павлов смутил Самойленко еще одним вопросом.

Вот за это капитан-лейтенанту и в самом деле совестно. Адмирал проезжал мимо пирса, где Самойленко с матросами укладывали металлолом, и спросил, когда они закончат укладывать, мол, надоело созерцать беспорядок. Самойленко возьми да и ответь, что тут не он, а Городков отвечает.

Ну и рассердился адмирал: что это, мол, за капитан-лейтенанты пошли — ни за что не отвечают. Получилось даже хуже, чем с торпедой, когда перед Жилиным спасовал и за городковскую спину пытался юркнуть.

Самойленко не нашелся, как и объяснить Павлову эту свою промашку.

— Я не я и хата не моя… — не отступал Павлов. — Так дальше продолжаться не может, товарищ Самойленко!

Самойленко нелегко было это выслушивать, но что делать? Ведь все сущая правда!

— Как сейчас ехать в отпуск?.. — добавлял Ветров. — Конструкторы приехали учить, а Самойленко, что же, от них деру?..

— Товарищ капитан второго ранга! — Самойленко, обращаясь к Павлову, вынужден был дать отбой. — Знаете, я поторопился со своей просьбой…

— Никак, обиделись? — Павлов переступил через корягу, подаренную берегу приливом. — Еще послушаем, что завтра скажут офицеры и что вы им ответите.

При напоминании о завтрашнем офицерском совещании Самойленко стал мрачнее тучи. Когда зимой он попытался взвалить свою вину на Городкова, офицеры так ему выговорили, что он вымаливал прощение, а теперь вот снова предстояло объяснение…

— Насчет академии… — завершил разговор Павлов. — В академиях пополняют знания те, кому есть что пополнять. А вам надо еще твердо стать на ноги, крепко уразуметь, что такое офицерская честь, и уж тогда говорить об академии.

Из-за обрыва, весь в туманной мороси, показался городок. Тут и там битым стеклом блестели лужи, крыши еще не просохли, и только темные пятна на солнечной стороне домов, испаряясь, быстро исчезали.

— Советую, Олег Николаевич, носа не вешать, — заокал Ветров, — завтра принять все, что вам причитается, и помнить: ваш возраст еще позволяет и службу показать, и на учебу поспеть.

— Постараюсь… — глухо вымолвил Самойленко, понимая, что ничего другого, в сущности, ему и не остается.

Две торпеды разлеглись рядком, новейшие, нестреляные. Над одной Городков со своими трудится, над другой — специалисты из центра под началом инженера Савелова. Городков из уважения называет их профессорско-преподавательским составом. Одни учатся, другие учат, но каждые сами по себе готовят по торпеде. У Городкова расчет сборный — за первого номера выступает Самойленко, за второго — Молоканов, за третьего — Серов, за другие номера — тоже мичманы. Так наказал Рыбчевский. Говорит, пока офицеры и мичманы своими руками, своими головами не приготовят хотя бы одну торпеду, до тех пор не им учить тому матросов и старшин.

Ничего, покуда готовят не хуже учителей. По крайней мере, так сказал Савелов. Вот уж дотошный человек! И за своими «профессорами» следит, и Городкова не забывает. Сам трогает, сам измеряет, никому веры не дает. Такой Городкову нравится. Он и сам такой. Не нравится ему только, когда Савелов замечает какую-либо ошибку. Но это, к счастью, бывает редко: не зря же сами себе экзамен устраивали!

А вообще, чем отличается савеловский расчет от городковского?.. Отличие есть: «профессора» копаются в торпеде тихо, чинно, моряки Городкова докладывают, показывают, командуют…

Городков ощущает на себе чей-то взгляд. Будто кто стоит сзади и сверлит. Нет, не Савелов. Савелов в торпеде крутит, мерит. Тогда кто?.. Обернулся — никого. Неужто мерещится?.. Не может быть. Спал нормально, ел нормально, детектив на ночь не читал. А-а-а! Ясно!.. С цехового мостика на него глядит черное око Рыбчевского. Не очи, а именно око. Второе прикрыто. А это целится, как в оптическую трубу. Циклоп настоящий!.. Выходит, не один Савелов в него целится. Еще и Рыбчевский на контроле. Ладно. Пора привыкнуть.

У торпедной кормы вовсю пыхтит Самойленко — прибор курса устанавливает. Сложная задачка!.. Прибор тонкий, нежный, на него, кажется, и дышать опасно, к тому же горловина узкая, в кормушке тесно. Самойленко третью попытку делает, две первые были вхолостую. Лоб мокрый, на носу капля… Не сдается! Над ним Молоканов, вежливо улыбается, услуги предлагает. А Самойленко ни в какую, непременно сам желает. Сам так сам. У Городкова руки чешутся, так и подмывает кинуться на помощь, однако он помнит наказ замполита — «терпения набраться».