А дальше только океан

Бучинский, заведовавший лабораторией, был много моложе, не имел столь больших успехов, однако обладал, как принято говорить, «пробивной силой», считался незаменимым при всяких освоениях техники, когда требовалось стыковывать несколько ведомств с флотом. Если Федотов был самой наукой, то Бучинский, скорее, лишь находился при науке. Но и такие люди полезны, и науке без них не обойтись.

Борис Михайлович имел веселый нрав, знал несметное множество анекдотов и всегда создавал оживление, совсем не лишнее в работе. Ко всему, был вхож к высокому флотскому начальству, чем гордился, а иногда не прочь был и щегольнуть.

— Сколько мы не виделись? — спрашивал Бучинский, раздеваясь и усаживаясь к столу. — Год, два?.. Ну, как тут?.. — Он сыпал вопросами, но, похоже, совсем не интересовался ответами.

— Живем помаленьку, — отвечал Павлов, устраиваясь напротив. — А ка́к — скоро сами увидите.

— С вами я не встречался ровно три года, — уточнил Федотов, потирая покрасневшие руки. — Помню, тогда поработали на славу. У меня самые лучшие воспоминания…

— У меня тоже. — Павлов мечтательно улыбался. — Интересно было!

— Да, хорошо пошел тот образец. — Бучинский критически оглядывал кабинет. — Кстати, вы и теперь применяете его довольно широко.

— Это верно, — подтвердил Павлов, переходя от воспоминаний к сиюминутным заботам. — Так сколько, говорите, вас приехало?

— Как всегда, — повел бровями Бучинский. — А если точнее — нужно посчитать…

Пока он считал, Павлов успел его рассмотреть: три года назад у Бучинского серебрились только виски, сейчас его голова стала совсем белой, прическа на макушке потеряла пышность, а серый цвет лица выдавал, что застарелая язва никак не отпускает. Видно, бесконечные командировки, скитания по гостиницам и всегдашнее беспокойство вершили свое дело. И только веселые, чуть навыкате, глаза да вечная улыбка говорили, что капитан второго ранга годам не поддается и запал у него еще не иссяк.

Федотов, наоборот, за последние пять лет изменился мало. Держался петухом. Все та же поджарая фигура, прямая осанка, та же густая рыжеватая шевелюра над загорелым гладким, широким лбом. Уравновешенность, глубокое отвращение к сигарете и рюмке, стремление в любых случаях следовать здоровым привычкам, вроде утренней гимнастики, бега трусцой, прогулки перед сном с обязательным стаканом кефира, надежно защищали его от преждевременного старения.

За время работы с ними на Балтике всякое бывало. Образец, о котором только что напомнил Бучинский, тогда не только осваивали, но и доводили до «тютельки в тютельку». А в таких случаях, несмотря на общий успех испытаний, торпеды нет-нет да и «булькали», до цели не доходили. Не страшно, если такие неудачи случаются на специальных полигонах. Полигоны так напичканы всевидящими «глазами», что опытное оружие не теряют. Его тут же отыскивают, и неудачные выстрелы признаются полезными, позволяют быстрее узнавать изъяны и избавляться от них, пока идут испытания. Совсем другое дело, когда подобное происходит в море, тем паче в океане, где потопление торпеды равносильно ее потере. Океан не полигон, его не оборудуешь. На больших глубинах искать и поднимать что-либо неимоверно трудно. Однако вместе с потерянным оружием исчезает и возможность узнать причину, отчего оно очутилось на грунте. Вот тогда во всех смертных грехах конструкторы и обвиняют флотских. Павлов сам нахватал из-за этого столько «фитилей», сколько не имел за всю прежнюю службу.

Иногда торпеды все же отыскивали, и авторами «бульканья» не обязательно признавались моряки. Тогда Бучинский не мешкая садился за междугородный телефон, слал заводам телеграммы, и его стараниями недоделки исправлялись довольно скоро: к концу опытных стрельб промышленность уже выпускала улучшенные агрегаты.

В конце концов, образец прочно входил в арсенал корабельного оружия, но, как всегда, в неудачах узнавались люди. Федотов держался спокойно, охотно соглашался с разумными доводами моряков и вообще безболезненно принимал критику в адрес своего детища. Бучинский страстно защищал конструкторов и обвинял флотских, «так плохо подготовившихся к приему новой техники». Когда же «утопленницу», случалось, поднимали и убеждались, что моряки не виноваты, довольно искусно расточал любезные улыбки. Однако и он старался, чтобы все были друг другом довольны, и в этом преуспевал немало.

Бучинский, сверившись со списком, назвал число приехавших коллег. Оно оказалось немалым. Всех надо было устроить с жильем, питанием, создать хотя бы мало-мальские условия на рабочих местах, но возможностей Павлова это не превышало.

— Для всех членов комиссии мы можем прямо здесь обеспечить теплые, светлые комнаты, — начал было Павлов, но Бучинский прервал его с улыбкой на своем круглом лице.

— Премного благодарны за заботу, от комнат для наших людей не отказываемся, но мы с Петром Мефодьевичем предпочитаем гостиницу.

— Я вам не забронировал…

— Виктор Федорович! — воскликнул Бучинский, показывая все тридцать два зуба. — Или вы забыли?!