А до Берлина было так далеко

Полковник Еременко засыпал штаб армии просьбами поддержать утреннюю атаку артогнем и авиацией. Что касается воздушной поддержки, то в ней ему сразу же отказали. "Птиц" в распоряжении армейского командования не было. А вот "дынями" и "огурцами" обещали помочь. Однако в самый последний момент выяснилось, что и артиллерийской поддержки не будет и что 116-я стрелковая дивизия должна полностью полагаться на собственные силы. Расстроенный и обескураженный, Яков Филиппович позвонил мне и сказал, что переносит начало атаки с восьми на десять утра. "Ну как тут воевать, майор Шатилов?"

Понять его было нетрудно. И все же атака началась успешно. Этот успех обеспечили огромное мужество и высокий боевой настрой наших красноармейцев и командиров. Вновь не выдержали фашисты штыкового удара и покатились. Еще бы одно усилие - до Днепра оставалось каких-то 100, 150 метров, - и задача была бы решена. Но эти 100-150 метров надо было пройти по голой а ровной, как стол, местности. Фашисты поставили здесь плотную огневую завесу. Попытаться сделать рывок значило погубить людей, и комбат распорядился прекратить атаку и окопаться.

- Василий Митрофанович, прошу разрешить мне пойти в цепь, возглавить атаку. - Передо мной стоял инструктор политотдела дивизии старший политрук В. П. Качалов, которого комиссар Чечельницкий направил вместе со мной обеспечивать действия батальона на Королевице. Вид у старшего политрука был решительный, глаза горели. - Ведь всего каких-то 100-150 метров, и мы их утопим, гадов, в Днепре.

- Не могу, Василий Павлович, позволить я тебе такого. Ты погляди, как лупит немец. Там же живого места нет. Ну пойдешь ты, и людей погубишь, и себя под монастырь подведешь. Спросит меня комиссар: куда дел Качанова? Почему разрешил ему идти в атаку? Что я скажу? Занимайся лучше своей политработой.

- Сейчас главная политработа - там, - ответил старший политрук, показывая на днепровский берег, туда, где залегли наши цепи.

- И все равно позволить тебе не могу. Ты не рядовой боец, даже не политработник батальона. Ты представитель дивизии. Хочешь идти, звони Чечельницкому, - сказал я, показывая на телефон и давая понять, что разговор окончен.

Так же решительно напирали на меня политрук Деканов и старший лейтенант Косолапов. Они не просили - требовали, чтобы я послал их в атакующие подразделения. Но и им пришлось отказать.

- Вот видите, - сказал я командирам, - мне бы тоже хотелось довести дело до конца и утопить фашистов в Днепре, а надо отправляться. Только что позвонил генерал Куликов с КП дивизии и приказал немедленно прибыть туда.

Мы вышли перед заходом солнца, двигались по той же проторенной тропке, по которой пришли. На землю опускались лиловые тени сумерек. Низины заполнял легкий туман. Бой затухал.

Тихо беседуя, мы поднялись на небольшой бугорок, и этот бугорок чуть не стал нашей братской могилой. Длинная пулеметная очередь прошила воздух, пули просвистели над самыми головами. Мы разом упали, соображая, откуда стреляют. Не обнаружив вражеского пулеметчика, зигзагами - десять шагов вперед и вправо, десять вперед и влево и опять камнем вниз - преодолели бугорок, живыми и невредимыми скрылись в лощинке. Теперь фашистскому пулеметчику уже нас не достать. Впереди было пшеничное поле, и мы пошли напрямик, держа направление на "старика", который протекал, как мы знали, за этим полем. Идти было трудно, темнота наступила быстро, и мои спутники поминутно спотыкались и проклинали темень, фашистов и пшеницу, которая путалась под ногами. Остановились и с моего разрешения закурили. Я с наслаждением затянулся дымком "Беломора", оказавшегося у хозяйственного старшего политрука Качанова. Но это была моя вторая непростительная ошибка. Нельзя, находясь рядом с противником, демаскировать себя, тем более ночью. Наш перекур прекратился, едва начавшись. Неожиданно в воздухе что-то загрохотало, ударило пламя и взрывной волной всех нас разбросало в разные стороны.

Когда я очнулся, то увидел над собой черное звездное небо и вначале не мог понять, где я и что со мной, почему лежу на спине и почему глядят на меня эти ночные далекие звезды. Совершенно не чувствовал ни боли, ни страха. Быстро придя в себя, я начал припоминать и анализировать случившееся. Так, все ясно. Я контужен, причина контузии - взрыв бризантного снаряда. Хорошо, что он грохнул немного впереди нас, если б не перелет, тогда бы все мы, во всяком случае ваш покорный слуга, надолго или, быть может, навсегда отвоевались.

Попытался подняться, но ноги были словно ватные. Подбежали Качанов, Деканов и Косолапов, отделавшиеся легким испугом, помогли мне встать. Постепенно разошелся, только страшно болела голова и глухой шум стоял в ушах.

- В санбат, и никаких разговоров, - распорядилась, осмотрев меня, военврач третьего ранга, молодая и миловидная женщина, из новеньких.

- Дорогая медицина, - взмолился я. - Контузия - не ранение. Ее время лечит. Так что прошу, умоляю оставить в строю. Не до госпиталя, когда кругом такое творится.

Медицина, вначале непреклонная, суровая, вняла моим мольбам и сказала: