Скоро, не так уж много осталось… 572 дня. Не пугайся, это не много по сравнению с тем, сколько прожито и сколько еще будет прожито. Не загадываю, но для тебя хочется жить вечно…»
«20 января.
Здравствуйте, дорогие…
Получил позавчера мамино письмо. Второе по вашему счету и первое — по моему. Предыдущее письмо не получил по причине, мне не известной. Работаем потихоньку, два раза уже успели смотаться на ночные «шабашки». В общем, жизнь идет, нельзя сказать, чтобы хорошо, но и не так уж плохо. Недельки через две, когда очнусь окончательно, может быть, еще лучше пойдет».
Все сравниваю я эти письма, написанные в один и тот же день, — Ей и нам. Будто разные люди писали. Нам — спокойное, какое-то очень домашнее. Даже упоминание о новых ночных авралах не нарушает домашности его ритма. В нем, этом письме, ты такой, каким я тебя знал всегда: привычный, знакомый, даже, кажется, во всем предельно ясный… А в письме к Татьянке ты открываешься мне с другой, неожиданной и пока не известной мне стороны. Словно впервые заглядываю я в тот сложный мир, который обнаружу позднее и в других твоих письмах и дневниках, внутренний мир человека, стремящегося постигнуть искусство жить, искусство, в котором еще мало кто достигал совершенства. Из домашнего письма и не узнать бы, как трудно тебе и с каким нетерпением ждешь письма от Татьянки. Оно уже идет к тебе, но ты о нем не знаешь пока, слишком долгая у него дорога, а мне теперь дана власть сократить эту дорогу. Вот…
«Милый мой, наконец-то пришло твое письмо, нет, не одно, а два. Саша, я что-то не пойму вот это: «…мне сейчас, после всего, что случилось, как никогда, хочется жить». Что ты имеешь в виду, говоря «случилось»?.. Нашу встречу, не так ли? Но тогда почему «случилось»? Впрочем, для тебя это в самом деле случайность…
И почему ты считаешь любовь к стихам странностью? Тогда я — совсем странный человек: я очень люблю стихи. По-моему, человек, который не любит стихи и музыку, живет очень скучно и бедно…
И ты еще набрался смелости спрашивать, жду ли я тебя. Любимый, я буду ждать столько, сколько нужно, только бы было чего ждать…
Твоя Татьянка».
Письмо это еще только идет к тебе, а ты пишешь снова.
«23 января.
Здравствуй, Татьянка!
Ты, может быть, уже написала ответ на мои письма. Как я жду его! Думаю о тебе все время… Смотрю на кольцо и думаю, какой большой этот камень — семь тысяч верст!..
Сегодня вычитал в календаре, что один французский солдат служил в армии 103 года (с 1699 по 1802). Хорош был кусочек. Но… его никто не ждал. А меня ждешь ты.
Твой Сашка».
«24 января.
Сегодня улизнул-таки с утра пораньше в фотокомбинат, но, увы, выходной день — вторник. В немом бешенстве постоял у двери минуты две и высадил бы ее непременно, не стой рядом со мной солидный подполковник. Завтра пойду снова.
Татьянка, когда я получу письмо?
Единственное, что спасает меня в эти дни, — прекрасная, теплая, по-настоящему весенняя погода. Даже снег на солнце тает — такая теплынь. Днем, если случится свободный часок, люблю уходить в сопки, люблю быть с ними один на один. Тогда мне кажется, что в целом мире нас только четверо: сопки, ты, я и наша любовь. А что со мной будет весной? Буду скитаться в сопках, лежать на диких камнях, и смотреть в небо, и слушать песни жаворонка. Прошлым летом я впервые услышал их здесь, услышал случайно. Теперь я буду ждать этих песен. А еще весной, как только сойдет здешний небогатый снег, я уйду за подснежниками… Потом, недели через две-три, в сопках зацветут тюльпаны, а летом в лесах я буду собирать ландыши…
Первый месяц этого года уже кончается. Медленно в жизни идут только дни, месяцы — быстрее, еще быстрее — годы. Но мы с тобой… давай не будем считать жизнь годами. Для нас скоро пусть не будет времени, пусть будет просто жизпь.
Пусть будет просто жизнь… «И не нужно мне лучшей удачи, лишь забыться и слушать пургу… Потому что без этих чудачеств я прожить на земле не могу».
Так сказал Серега Есенин. Я был чудаком. Я даже остался им чуть-чуть… Татьянка, родная, делай из меня человека. Я уже почти человек с тех пор, с тех недавних пор, когда понял, кто для меня ты. Пусть я останусь до конца немного сентиментальным, пусть. Не такой уж это большой порок…
Могу тебя обрадовать: я уже начинаю понемногу свыкаться с этой жизнью. Скоро совсем войду в колею и тогда снова займусь своими брошенными на время книгами: Ленин, Кант и Фейербах…
Ничего: «все еще будет…». Напиши мне это стихотворение. Я помню всего две строки, а оно мне так нравилось, когда ты его читала. Напиши, родная моя!
На сегодня кончаю. Главное — вовремя кончить. А то опять растравлю свою грешную душу воспоминаниями…
Твой Сашка».
Знаешь, о чем я думаю после этого письма? Что имел ты в виду, когда звал Татьянку «делать из тебя человека»? Откуда твое сомнение в праве называться им? А может, ошибаюсь, может, нет сомнения, а есть просто порыв к ней, к любви, такой любви, что сам себе рядом с ней показался меньше малого зернышка, которому так еще долго тянуться до неба?
Не знаю…