Обнявшись, мать и сын молча сидели на кровати, усаженной старыми плюшевыми игрушками, наслаждаясь удивительной близостью родных по крови людей, когда всякое слово считывается другим до того, как оно будет произнесено. И в Анне, и в Игоре – в каждом вызревало нечто такое, без чего дальнейшая жизнь ими уже не мыслилась. В Гольцовой – спокойствие, а в ее сыне – твердость.
– Мам, – чуть слышно позвал ее Игорь, – я пойду к ним…
– Иди, – легко отпустила его Аня и разжала объятия. – Только без меня, Игоречек, ладно? Не хочу твою Настасью пугать, – объяснила свое нежелание Гольцова и махнула рукой. – Скажи, голова разболелась…
– Ты точно не выйдешь?
– Точно, – подтвердила Анна, и к горлу подкатила новая волна рыданий. – Иди, – она легла на кровать лицом к стене и закрыла глаза.
– Укрыть тебя? – Игорь никак не решался оставить ее одну и все ждал, что она ему хоть что-то ответит. Но Анна намеренно не реагировала на его вопросы, понимая, что через пару минут он просто устанет сидеть возле притворившейся спящей матери и тихо уйдет. Она знала своего сына, знала его особую душевную тонкость, удивительный такт, благодаря которому он даже в детстве всегда чувствовал момент, когда нужно оставить человека одного, чтобы тот мог справиться со своими эмоциями.
Так Игорь и сделал, оставив мать доплакивать свое уже наполовину облегченное горе.
– Ну что вы так долго? – выскочила ему навстречу Настя. – Собрали?
– Не все сразу, – как-то уклончиво ответил младший Гольцов и объявил отцу, что они уходят.
Решению сына Анатолий сопротивляться не стал, с готовностью поднялся, проводил их в прихожую, поинтересовался, что за сумки, не их ли…
– Наши, – с готовностью ответила за себя и за Игоря Настя и даже попыталась схватить ту, что поменьше.
– Оставь, – не очень любезно остановил девушку Гольцов-младший. – Потом.
– Почему потом? – изумилась Настя. – Они же не тяжелые.
Ей, судя по всему, очень хотелось, чтобы переезд Игоря состоялся прямо сегодня, поэтому она цеплялась за любую соломинку, чтобы ускорить это событие. Нежелание младшего Гольцова забирать вещи из дома показалось ей тревожным знаком: Настя, очевидно для всех, расстроилась и сникла.
– Там что? – пришел на помощь сыну Анатолий, по отсутствию Анны догадавшийся, что между ними состоялся какой-то очень непростой разговор. – Золото?
– Если бы, – вздохнул Игорь.
– Тогда, если не боитесь, что мы с матерью нанесем урон вашему имуществу, оставляйте. Я завтра привезу его вам куда скажете. Пойдет?
– Пойдет, – младший Гольцов с благодарностью посмотрел на отца и направился к дверям.
– До свидания, Настенька, – Анатолий, буквально сложившись вдвое, обнял девушку сына и прошептал той на ухо: – Присматривайте там за моим оболтусом.
– Даже не сомневайтесь, – заверила его девушка и поцеловала в колючую щеку.
– До завтра, – попрощался с детьми Гольцов и, довольный, закрыл дверь: Настя по-прежнему ему очень нравилась, как нравятся нам люди, на нас похожие, и главное – чем-то хорошим. Только в таком ключе Анатолий воспринимал безмерную готовность Насти сделать жизнь его сына счастливой. «Почти, как мы с Аней», – подумал Гольцов и, нащупав в кармане улитку, направился к жене, решив, что пришло время объясниться. Мысль о том, что все бы это неплохо спустить на тормозах, постараться забыть, стереть из памяти, чтобы не разрушить то, что есть, даже не пришла этому «правдолюбцу» в голову.
– Нам надо поговорить, – объявил он Анне, не особо обращая внимание на то, что та заплакана и совсем не расположена к разговору.
– Не сейчас, – отмахнулась от мужа Гольцова, продолжавшая переживать уход сына из дома к девочке, которая, она была уверена, не сделает его счастливым, лишит свободы, породит в ее сыне чувство вины вперемешку с раздражением.
– Нет, сейчас, – с несвойственной ему твердостью потребовал Анатолий и присел на кровать..
– Толя, пожалуйста… – взмолилась Аня, переживающая свою материнскую драму.
– Только один вопрос: ты носишь улитку, которую я тебе подарил?
– Конечно, – удивилась Анна. – Сегодня надевала.
– Могу я посмотреть? Там ведь крепление барахлило?
– Далась тебе эта улитка, – проворчала Гольцова и села. – На тумбочке в спальне. Сам найдешь или принести?
Анатолий не ответил: просто поднялся и вышел в предвкушении того, что вот три шага – и станет ясно: совпадение или действительно его жена была там. Тогда только останется спросить, что она там делала. В поисках никому не нужной истины Гольцов словно перестал понимать, что одна правда повлечет за собою другую. Но эта взаимосвязь двух явлений тут же перестала быть для него видимой, как только он вошел в спальню и обнаружил каучуковый шнурок лежавшим на прикроватной тумбочке с Аниной стороны. Так и есть – подвеска отсутствовала, только крошечное золотое крепление – и все.
Трясущимися руками Гольцов поднес украшение к глазам, как будто еще надеялся увидеть ту его часть, что дожидалась своего часа у него в кармане. Плохо соображая, Анатолий вернулся к жене и протянул ей свой подарок.
– Ты видела? – с нажимом спросил он.