А душу твою люблю...

Карамзины тепло приняли Наталью Николаевну, когда та через два года после смерти Пушкина возвратилась в Петербург. Но все же друзья предупреждали ее быть осторожной в отношениях с Карамзиными.

12 августа 1842 года Вяземский писал Наталье Николаевне:

Мы предполагаем на будущей неделе поехать в Ревель дней на десять. Моя тайная великая цель в этой поездке – постараться уговорить мадам Карамзину провести там зиму. Вы догадываетесь, с какой целью я это делаю. Это дом, который в конце концов принесет вам несчастье, и я предпочитаю, чтоб вы лучше посещали казармы. Шутки в сторону, меня это серьезно тревожит.

И еще 13 декабря он же писал:

Вы знаете, что в этом доме спешат разгласить на всех перекрестках не только то, что происходит, но еще и то, что и не происходит в самых сокровенных тайниках души и сердца. Семейные шутки предаются нескромной гласности, а следовательно, пересуживаются сплетницами и недоброжелателями.

Я не понимаю, почему вы позволяете в вашем трудном положении, которому вы сумели придать достоинство и характер святости своим поведением, спокойным и осторожным, в полном соответствии с вашим положением, – почему вы позволяете без всякой надобности примешивать ваше имя к пересудам, которые, несмотря на всю их незначимость, всегда более или менее компрометирующи… Все ваши так называемые друзья с их советами, проектами и шутками – ваши самые жестокие, самые ярые враги.

Удивительно, что такого мнения о Карамзиных были и тетушка Загряжская и сестра Екатерина Николаевна. Но Наталья Николаевна и без писем Вяземского разбиралась в сложной обстановке карамзинского салона и характерах хозяев его. Уже будучи женой Ланского, она еще бывала у Карамзиных, хотя реже и с меньшим желанием. А потом, когда в 1851 году умерла Екатерина Андреевна, атмосфера в доме Карамзиных для Натальи Николаевны стала нетерпимой, и она почти не встречалась с ними.

Последние годы она мысленно перебирала всех знакомых, кто бы мог заняться изданием полного собрания сочинений Пушкина. Ее выбор пал на Анненкова, с которым так давно была она в дружеских отношениях. Но она не успела еще поговорить с ним, как однажды утром горничная доложила, что ее желает видеть молодой человек, назвавший себя Петром Бартеневым.

– Я студент Московского университета, – сказал он. – Приехал специально повидать вас. Видите ли, я страстно увлекаюсь нашим великим поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным. И целью своей жизни поставил собрать возможные материалы о нем для потомков, пока еще живы те, кто общался с Пушкиным. – Он немного смутился за последнюю фразу, напомнившую хозяйке дома о ее возрасте.

Она ответила ему с чувством:

– Это так благородно с вашей стороны. Я сделаю для вас все, что в моих силах.

Они долго беседовали. Молодой человек, прежде чем ответить на любой ее вопрос, долго молчал, видимо прикидывая в уме, как лучше выразить свою мысль. Наталье Николаевне показалось, что он с великим трудом заставил себя переступить порог ее дома. Она поняла, что он так же, как когда-то Гоголь и другие, знавшие ее и не знавшие, в душе обвиняет ее. Она поделилась с Бартеневым своими мыслями об издании собрания сочинений Пушкина и о своем желании обратиться к Анненкову. Он поддержал ее намерение, и, когда уходил, она с радостью почувствовала, что отношение его к ней переменилось.

Но издателем собрания сочинений Пушкина стал не И. В. Анненков, а его брат Н. В. Анненков. Он и Бартенев сумели получить от современников Пушкина устно и в записях воспоминания о нем. В этом приняли участие: Корф, Комовский, Л. С. Пушкин, Катенин, Горчаков, Соболевский, Керн, Погодин, Вяземский и другие.

Много позже смерти Натальи Николаевны Бартенев стал издателем журнала «Русский архив» и пятьдесят лет печатал в нем вновь добытые воспоминания о Пушкине.